Как, будучи смущенной фантастическим взрывом своих желаний (потому что нас заставили поверить, что у нормальной современной женщины должно быть… божественное хладнокровие), не считать себя монстром?
Элен Сиксу. «Смех Медузы»[1]
Нет чудовищ гнусней, чем они, и более страшной
Язвы, проклятья богов, из вод не рождалось Стигийских.
Птицы с девичьим лицом, крючковатые пальцы на лапах;
Все оскверняют они изверженьями мерзкими чрева,
Щеки их бледны всегда от голода.
Вергилий. «Энеида»[2]
Copyright © Megan Hunter 2020
© Ковалева М. Я., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2022
Последний раз. Ночь теплая. Он ложится, поднимает край футболки повыше и отворачивается. Бывало, в такие вечера мне хотелось лететь по небу и верилось, что никогда не стемнеет.
У соседей барбекю. Запах мяса – сладковатый и домашний – окутывает его лицо.
Внизу крепко спят наши дети. Двери в их спальни закрыты, шторы задернуты и не пропускают свет – на улице светло, хотя и поздно.
Мы договорились насчет маленького пореза в верхней части бедра. Ничего не будет видно под джинсами и рубашкой. Мышцы там плотные, кость прочная, а волос почти совсем нет. Гладкая кожа в предвкушении своей участи.
Джейк не нервничает. Он ведет себя как человек, ожидающий, что ему сделают татуировку. У него отросли волосы и курчавятся в ложбинке на шее. Его глаза закрыты. Нет, не зажмурены, а просто закрыты. Так хитроумный ребенок притворяется, что спит.
* * *
Они были коллегами, а потом подружились, и поначалу я ничего не подозревала. А вскоре появились в его телефоне длинные мейлы, сообщения, возникли разные странности. Девственно-голубое свечение экрана его смартфона в темноте. Ночи, когда мы не могли смотреть телевизор, потому что звонила она. Ночи, когда я ложилась рано и радовалась тому, что вся кровать в моем распоряжении.
Если я выходила – чтобы что-то взять или выключить свет, – то слышала, как меняется интонация его голоса. Нет, его голос не начинал звучать романтично или нежно… в нем просто появлялось нечто показное. Это был его «внешний голос», таким он разговаривал с почтальонами, продавцами, сотрудниками. И я думала, что это хороший знак.
* * *
На кожу Джейка я обратила внимание сразу, как только мы познакомились. Это была кожа юноши – а он и был юношей, которого поили молоком и вырастили, холя и лелея. Юношей, носившим огромные трусы-боксеры и спавшим на боку очень тихо. И еще у него были светлые кудряшки, как у ангела. Даже ресницы у него загибались кверху. А когда мы с ним ссорились, в ресницах застревали слезы. На животе его кожа была гладкой и нежной, как у женщины. Когда мы в первый раз оказались в постели, я целовала его живот.
* * *
Как-то раз поздно ночью я вышла на кухню в пижаме, прислонилась к холодильнику и устроила Джейку сцену.
– Ты хочешь спать с ней? – спросила я у него. – Думаю, лучше бы нам все это прояснить.
Он рассмеялся.
– Видела бы ты ее, – сказал он. – Она…
Джейк умолк и не стал говорить о том, что она скучная, немолодая и что у нее плохо пахнет изо рта.
– Она замужем, – в итоге проговорил Джейк и посмотрел на меня почти добрыми глазами.
В ту ночь мы не прикасались друг к другу.
* * *
Я поднимаю лезвие. Под краем серебристой стали выступает хрестоматийная капля крови. Таких ярких цветов я не видела никогда. Они резкие, как в мультфильме: белая кожа, футболка цвета морской волны и темно-красная кровь, изливающаяся из раны. Джейк молчит, не издает ни звука.
Думаю: поверят ли мне люди, если я скажу, что никогда не была жестока? Никогда не зажимала теплую шею ни одного животного в сгибе локтя и не отнимала ни у кого жизнь. Никогда не была одной из тех женщин, которые мечтают отшлепать своих детей, когда те плохо себя ведут, у которых эти сцены прокручиваются перед глазами, как пейзаж за окном быстро идущего поезда.
Я никогда себя никому не навязывала, ни к кому не лезла под одежду и не пыталась высосать любовь из другого человека. Ничего такого!
Помню, в детстве я испытывала нестерпимое чувство вины, когда придавливала пальцем насекомых, одного за другим. Я видела, как Вселенная гаснет и жизнь становится смертью, вспыхивая на миг, – говорили, что так работает атомная бомба. Я поняла, на что способен мой палец, и перестала делать это.
Это случилось в какую-то пятницу. Мальчишки с трудом дотягивали последние часы учебной недели, а я всеми силами старалась не срываться на них. Чувствовала себя кораблем на причале, когда стоянке нет конца. Я забирала детей из школы, готовила им что-нибудь повкуснее, а мне доставались в награду обрывки их дней, как обертки от конфет. Была почти середина зимы. Когда я вела ребят домой из школы, умирающее солнце садилось за площадкой для игр у нас на заднем дворе. Птицы разлетались в стороны, словно бы прочерчивая линии карандашами на фоне красок заката.
В то время я постоянно слышала гогот гусей, пролетающих стаями над нашей крышей, и чувство было такое, будто я живу на краю болота, а не на окраине небольшого богатого городка. Я закрывала глаза и представляла себе, как зеленая тина, покрывающая воду, пропитывает всю мою кожу.
Если кто-то когда-нибудь об этом узнает, догадываюсь, какой они сделают вывод: я ужасный человек. Я ужасный человек, а они – те, кто все узнает, – очень хорошие. Добрые, сердечные, приятные люди. Привлекательные, от них хорошо пахнет. И этот человек… наверное, эта женщина ни за что на свете не сделала бы такого, что сделала я. Нет, она бы и пытаться не стала.
В тот день мальчики были счастливы. Никто не скандалил, дети не ложились посреди дороги, капризничая и дрыгая ногами.
Когда мои сыновья были помладше, я то и дело поднимала их с тротуара. И время в пути могло стать на минуту дольше, а то и на час. На неделю! Старший, Пэдди, никак не мог смириться с появлением братишки и, когда был младше, бунтовал каждый день, и казалось, что мы все навсегда застрянем в тех мгновениях.
Как раз перед тем как я поняла, что происходит, я почувствовала, что выпустила своих детей из клетки. Они вдруг стали свободными, резвыми, раскрепощенными. Особенно изменился Пэдди. Он обрел внутреннее спокойствие, и я начала осознавать, что это свойство его характера. У моего старшего сына появились мысли, начавшие образовывать нечто наподобие неизведанной загадочной территории, которую не так просто было покорить.
В тот вечер Пэдди был особенно добр к младшему брату, и его доброта стала для меня просто благодатью. Младший, Тэд, старался не ссориться с Пэдди и словно излучал мистический свет, напоминавший солнечные блики на дне бассейна. Дети собирали хворост и еловые шишки. Тэд закатал край школьного свитера и укладывал туда добычу, как в карман. Его маленькие пальчики порозовели от холода.
