Дождь шел третью ночь подряд. Когда начнется шторм, залив будет искать его меблированную комнату. Он чувствовал это мышцами ног – их сводило, как в ледяной воде. Весь вечер продолжалась изматывающая борьба с тревожностью, похожая на спарринг с тенью – Андрей пытался нанести удар, но в силу беспредметности своего противника только сек воздух, тратя попусту энергию, пока тень ширилась, разбухая под бумажными обоями; потуплено разглядывая стену, отчасти потому, что смотреть в комнате больше не на что, отчасти из желания держать всю комнату в поле обозрения, чтобы ни один угол, ни один закуток не выпадал из внимания, Андрей чувствовал будто вот-вот, с минуты на минуту его беспокойство примет некие физические формы: обои начнут отделяться, обнажая клейкий, щетинящийся оскал из советских газет, нашептывающий ему старые статьи – безжизненные и сухие, как слежавшиеся кости. Не душа, скорее какой-то блуждающий, шальной нерв метался внутри него как в парилке, дергая за ручки всех дверей в поисках выхода, в то время как воздух все продолжал накаляться, сужая пространство в духоте и размывая очертания. Путанные мысли взвинчивали напряжение в конечностях. И деваться, казалось, совсем некуда – безызвестность надвигающейся беды отрезала все пути к побегу, грозя возникнуть везде и сразу; что именно его поджидало – он не знал, и эта неопределенность подкашивала только сильнее, не позволяя собраться с силами, чтобы дать достойный отпор.
Подобное ощущение пустило свои корни, когда Андрей продолжительное время ворочался на жестком скрипучем диване в бесплодных попытках уснуть. Поскольку в нескольких местах пружины протерли синтепон насквозь и сдерживались исключительно плотным слоем скотча, неприятно вдавливаясь в тело, приходилось каким-то образом изворачиваться так, чтобы распределять давление равномерно, но в этот раз у него все никак не выходило лечь правильно – дошло до того, что Андрей подложил под себя тулуп, предварительно свернув его пополам. Подобная мера помогла ему наконец устроиться удобно, и уже отходя ко сну, он вдруг почувствовал до того слабовыраженный, едва уловимый оттенок запаха духов, исходящий от ворса воротника, что поначалу не придал ему никакого значения, списывая на шлейф призрака, иллюзию ночи, крадущуюся внезапно и незаметно в одинокие, поздние часы; но запах, пускай и полупрозрачный, неясный, продолжал раздразнивать его ноздри, пока в один момент Андрей не уткнулся в ворот, вдыхая полной грудью – и ничего не почувствовал. Дрожащей рукой сжимая ворот и выворачивая его, он пытался снова почувствовать эти духи, эту болезненную печать прошлого, однако же выходило различить только въевшуюся кисловатую сигаретную вонь. «Не пойму, сумасшедший я, что ли?» – задался вопросом Андрей, вскочил с дивана и, подняв перед собой тулуп, принялся обнюхивать его целиком, методично проводя носом по швам. Когда ничего похожего на аромат духов ему обнаружить не удалось, он обеспокоенно вернулся на диван и, удерживая на коленях смятый тулуп, с широко раскрытыми, испуганными глазами смотрел в стену. Предчувствие катастрофы, что обрушится на него с роковой неизбежностью, все навязчивее захватывало ум, оттесняя остальные мысли.
Наконец, в надежде как-то себя успокоить, притупить воспаленные нервы, Андрей поднялся с дивана, оторвавшись от него нехотя и неуверенно, будто под ним обязательно должен треснуть дощатый пол, утянув его в липкую бездну кошмара – подошел к холодильнику и достал оттуда пакет молока. Затем, надев тапки и достав из лакированного двухстворчатого шкафа легкий хлопковый халат, он вышел в коридор, прикладывая всевозможные усилия, чтобы вывести из взгляда диковатое смятение. И хотя со стороны выглядел он вполне прилично, разве что малость растрепан, самому Андрею казалось, будто он встал точно с похмелья – помятый и измотанный до отвращения.
На кухне Андрей включил газовую плиту, достал из навесного шкафа турку и налил туда молоко, которое вывалилось из коробки рыхлой бежевой массой. «Вот тебе и трагедия. А волнения-то было! Прокисшее молоко, всего и делов-то, а я уже было подумал конец света грядет» – отшутился он, отставил турку на раковину и, упершись руками в кухонный стол, облегченно вздохнул. Напряжение стало понемногу уступать, послабляя тиски.
Тут его врасплох застал Михаил Андреевич, неожиданно объявившись на кухне с перевязанным пакетом из пищевой бумаги в руках; низкорослый мужчина, раздутый как смоченная бочка и с залысиной на голове, маленькими, выпученными поросячьими глазками затерянными в одутловатым бордовом лице. Глядя на него, возникало ощущение, что жир на складках шеи передавливает ему дыхательные пути, из-за чего на лице лопаются от недостатка кислорода капилляры. Он приходился Андрею соседом и, как считал по всей видимости сам Михаил, верным другом, поскольку при каждом удобном случае, встречаясь на кухне ли, в коридоре или даже в очереди перед уборной, он обязательно заводил с Андреем диалог, интересовался его делами и самочувствием, предлагал по поводу и без «любую посильную помощь». Почему Михаил избрал в качестве друга именно его – Андрей не имел ни малейшего представления, ведь помимо соседства между ними не обнаруживалось, ровным счетом, ничего общего. Возможно, так получилось из-за того, что Андрей отвечал – исключительно, конечно, из вежливости – натянутой взаимностью и доброжелательностью или же из-за того, что он по воле случая как-то первым попался под руку, преодолев барьер отчужденности незнакомца в мимолетном разговоре об отсутствии горячей воды. Ведь, как известно, ничто так не сближает людей, как их общие беды. Сам Андрей сносил его компанию со смирением человека, который в силу своих манер и воспитания не мог отказать другому в общении.
– Вот так встреча! – воскликнул Михаил, расплываясь в улыбке, что выглядела на его лице как одна большая складка, протянутая от щеки к щеке. – А я вас, дорогой мой, как раз вот ищу. Позволил себе наглость заглянуть к вам в комнату, поскольку дверь вы закрыть забыли, но вас там не оказалось. Значит либо на кухне, либо в уборной, решил я. Так оно, собственно, и оказалось, – он отодвинул со скрипом стул и кое-как уместился на нем, упершись выдающимся животом в стол. – Ну, я к вам с хорошими новостями пришел, только перед этим, не будете ли так любезны поставить чайничек? Я тут ливерной колбасы прикупил на фермерском рынке, лучше колбасы в Петербурге не найдете – в чем, а в колбасе я разбираюсь. Решил, что вы тоже, поди, колбасу любите, поэтому взял побольше, дай думаю и соседа угощу, почему и не угостить-то?
