Жили-были две закадычные подруги. Мирка и Милка. Мирка была финская девушка, а Милка была русская бабушка. У Мирки был русский муж, а у Милки был любимый финский колокол – Благовестник. Еще у Мирки и ее русского мужа был прелестный сынишка с романтичным французским именем Антуан.
Милка проникновенно звонила в свой Благовестник, а Мирка с мужем проникновенно воспитывали своего сына. Им всегда было страшно некогда! И все же, эти обстоятельства были отнюдь не помехой большой и нежной человеческой дружбе.
Шли годы… Антуан подрастал, а Милка старела. Она так давно (еще до дружбы с Миркой) и так самозабвенно звонила в свой любимый финский колокол, что забывала обо всем на свете. И свое прошлое, и свои корни, и как сама-то очутилась здесь, на финской земле. Звонарка и звонарка, одним словом. Даже не Милка, а просто звонарка!
Мирка была очень хорошей и заботливой финской подругой Милки, и очень любила справедливость. Правда, иногда она грустила и даже немного плакала… просто так, от полноты своего загадочного и мягкого финского сердца. Идет ли она по улице или читает дома толстую книгу, как вдруг накатит эта самая грусть, и покатятся-польются слезы из больших и выразительных, небесного цвета Миркиных глаз. Муж подойдет, поцелует – слезы высохнут, грусть исчезнет.
«Надо помочь Милке вспомнить ее прошлое, – подумала однажды Мирка, не зная, как отогнать от себя приступ грусти и обострившееся вдруг чувство справедливости. – Посоветуюсь с мужем и сыном,» – решила она.
Вечером, за семейным ужином, все трое долго и обстоятельно обсуждали поставленную Миркой задачу. Папа предлагал пойти к самой Милке и попытаться настроить ее на воспоминания, поговорить с ней по душам. Вдруг что-нибудь да вспомнит! А сын Антуан считал, что надо расспросить Милку, откуда у нее этот большой финский колокол и почему она так заботится о нем?
В ближайшую субботу Мирка с Антуаном (папа приболел) отправились в православный храм, где обычно проводила время Милка вместе со своим колоколом – Благовестником. Скоро должна была начаться вечерняя служба – всенощное бдение, и Милка готовилась звонить в любимый Благовестник, созывая всех верующих на службу в маленькую и уютную русскую церковь.
Что-то задержало маму с сыном в дороге, и они торопливо шли в храм уже под мерные удары Благовестника. Глубокое и величественное звучание проникало в самое сердце. «Хорошо-то как!» – подумала Мирка и… заплакала. Антуан поцеловал ее в мокрую соленую щеку (как это делал отец), Мирка просияла еще влажными глазами, и они уже весело и дружно стали подниматься по лесенке на Милкину колоколенку.
Милка, закрыв глаза, звонила и звонила, отсчитывая удары. Мирка решила ей не мешать и больше изучить большой колокол. Он был очень старый, гораздо старше Милки. Его старинные бронзовые бока покрылись патиной; железные хомуты, которыми колокол прикреплялся к балке, заржавели от времени. Вдруг Милка разглядела странную вязь по нижнему краю Благовестника. Слегка стертые, с «ятями» (Ъ) на конце, просвечивались какие-то русские слова.
Милка незаметно толкнула Антуана, чтобы он тоже обратил внимание на надпись. Русским языком они оба владели очень хорошо, также, как и русский папа почти без акцента говорил по-фински. Еще раз пристально вглядевшись в надпись, они прочитали: «Сей колокол лит на заводе Финляндского и уже не одно поколение переходит в дар от представителя к представителю древнего баронского рода…» Далее следовали трудно произносимая фамилия с немецкой частицей «фон», маленьким гербом с короной и пеликаном, и конечная фраза: «Для использования в церковных звонах». Мирка и Антуан с пониманием переглянулись между собой и не стали Милке мешать…
Они стояли в теплом, намоленном храме. Каждый из них просил о чем-то о своем. Мирка всем сердцем желала здоровья и счастья своим близким, включая Милку. У Антуана была тайная мечта завести собаку и гулять с ней у моря. Там, недалеко, жили его любимые бабушка и дедушка, к которым он приезжал каждые выходные. С ними было весело и интересно.
Молитвы согрели сердца мамы и сына. Но Мирка не плакала, как обычно, от наплыва чувств, – она улыбалась…
И Милка-звонарка, русская бабушка, тоже вдруг ощутила радость. Какое-то тепло подступило к сердцу, потому что вспомнился ей вдруг смешной и трогательный мальчуган, Миркин сын, с певучим французским именем Антуан, которому ей вдруг так захотелось помочь.
…Подходила к концу вечерняя служба в православном храме. Люди медленно и задумчиво покидали церковь. А по всей округе, достигая морского побережья необъятного Финского залива, лились и лились торжественные звоны верного и неизменного Милкиного друга – финского Благовестника!
Милка не помнила прошлого, потому что всей душой прилепилась к настоящему. С ней рядом, точнее на одном дворе, трудился еще один старый звонарь. Милка восхищалась им с его первого появления в их церкви. Несколько лет назад, холодным зимним днем, вдруг объявился странный седовласый человек, который подъехал к церковной ограде на такой же старенькой, как и он сам, машине серо-белого цвета. Оказывается, о его приезде было известно всем, кроме одной Милки. Подошедшие на помощь крепкие ребята стали вынимать из багажника и уносить на церковный двор золотистые колокола, один за другим, начиная с маленьких и кончая колоколами побольше. Последними они несли разобранные колокольные стойки и какие-то железные решетки.
Вскоре во дворе выросла небольшая наземная звонница, огороженная беседкой из железных решеток, с семейкой колоколов…
– Иннокентий, – представился незнакомец и всем поклонился.
Милкино хозяйство, состоящее из одного большого старинного колокола, помещалось в крохотной колоколенке наверху храма. Ей приходилось вылезать на крышу и двигаться к невысокой ограде, внутри которой, прикрепленный к балкам, жил и трудился на пару с Милкой любимый благовестник. Много лет подряд Милка одна звонила в свой единственный колокол по выходным дням и праздникам.
Новому звонарю она обрадовалась несказанно. Милка трепетно относилась к многозвучью колоколов, которые оказались хорошим подспорьем к ее древнему благовестнику.
Несмотря на всю сдержанность и немногословие Иннокентия, они с Милкой сразу хорошо поняли друг друга и благовестили вместе. Звук сливающихся воедино больших колоколов становился еще объемней и торжественней. Трели и трезвоны же исполнял один Иннокентий.
