«А мы с тобой брат из пехоты,
А летом лучше, чем зимой...
С войной покончили мы счеты.
Бери шинель, пошли домой…»
Б. Окуджава
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Седой туман не спешил оставлять захваченные с ночи позиции, продолжая клубиться в траншеях и ходах сообщений, смешиваясь с дыханием дремлющих солдат и становясь от этого только гуще. Даже сизый табачный дым, в сравнении с ним, казался легким и прозрачным.
Отсыревшие шинели давили на плечи, как при полной выкладке… Не столько согревая, сколько давая шанс не замерзнуть окончательно. Одно радовало — накрыло не на марше. И не было нужды вытаскивать пудовые сапоги из раскисшей, липкой глины. А вещмешок с нехитрыми солдатскими пожитками, не мозолил спину, а позволял устроиться на дне окопа хоть с каким-то удобством. И винтовка, что с каждым пройденным километром становится тяжелее, как минимум на кило, не висела на плече, а стояла прислоненная рядом.
Но, все эти невзгоды можно вытерпеть. Главное, пока туман не развеется, вражеская артиллерия не будет стрелять. А без артподготовки англичане в атаку не пойдут. Значит — еще какое-то время никого не ранят и не убьют. Можно подремать, покурить, написать домой о том, что приснилось или только что вспомнилось… Прямо сейчас, не откладывая. Потому что на войне не у всех бывает «потом». И солдат, дрожащих от холода в потемневших от влаги серых шинелях, совсем не радовал близкий восход и теплые лучи солнца… Потому что, вслед за ними в окопы вернется не счастливая жизнь, а — безжалостная смерть…
Дверь землянки открылась и из нее выглянул штабс-фельдфебель Отто Хейниц. От сырости у него ныли зубы, и это не придавало благодушия его и без того лютому нраву. Штабс-фельдфебель огляделся по притихшей траншее, выискивая взглядом вестового. Ефрейтор Шикльгрубер, как всегда, держался отдельно. Он и сейчас дремал, выбрав себе уютное местечко в запасной пулеметной ячейке и пристроив под тощий зад не вещмешок, а пустой ящик от патронов.
— Адольф! — окликнул его Хейниц.
Ефрейтор вскочил не просыпаясь, даже глаз не открыл. Только пышные кайзеровские усы встопорщились на худощавом, словно чуть сплюснутом с боков лице.
— Я здесь!
— Пулей во вторую роту третьего батальона! Скажи обер-лейтенанту Вайсбергу, что господин оберст хочет его видеть! Немедленно!
— Яволь!
Ефрейтор привычно метнулся по траншее налево, как делал не один десяток раз до этого. Скорее всего, так окончательно и не проснувшись. Неподалеку от городка Маркуен в провинции Нор-Па-де-Кале их полк стоял уже второй месяц, и вестовой наизусть знал маршрут до любого штабного блиндажа, включая ротные.
Днем, когда передовая простреливается, Адольф не стал бы рисковать, но сейчас, в такой туман, петлять ходами сообщений, спотыкаясь о ноги дремлющих солдат, не было смысла. Ефрейтор выпрыгнул из траншеи и рванул наискосок, прямо через поле неубранного ячменя… почерневшего, поникшего к земле полупустыми, но по-прежнему усатыми колосьями. Если и обмолотят их осенью восемнадцатого года, то только минами и снарядами… на которые войска Антанты не скупятся.
В траншею Шикльгрубер спрыгнул почти у самого штабного блиндажа, откозырял часовому и постучал в дверь. Внутри сперва кто-то испуганно пискнул, а потом мужской бас недовольно прорычал:
— Кого черт принес в такую рань?
Обер-лейтенант, двадцатипятилетний двухметровый, рыжий верзила пользовался успехом у санитарок и не отказывал себе в непритязательных удовольствиях. Воевал не первый год. Прекрасно знал, что в такую погоду о вражеском наступлении можно не беспокоиться. И что начальство не стучится прежде чем войти — тоже.
— Виноват… — ефрейтор не стал открывать дверь. Доложил так, глядя на неплотно пригнанные доски. — Господин оберст… просит вас незамедлительно прибыть на командный пункт.
Конечно же, полковник фон Бок никогда и никого чином ниже генерала ни о чем не просил, но зачем конфузить офицера перед дамой. Обер-лейтенант Вайсберг оценил поступок вестового правильно и по своему отблагодарил.
— Хорошо. Сейчас иду… Подожди здесь.
Обязанности вестового считались на фронте самыми опасными. Бегать от траншеи к траншее с депешами и пакетами, в любое время суток, не смотря на обстрел, весьма рискованно. Война никого не щадит, но вестовые гибли чаще других. Так что задержав ефрейтора, обер-лейтенант, предоставлял ему возможность отдохнуть.
Впрочем, Шикльгрубер и сам бы не торопился обратно. Обычно, если вручение пакета или распоряжения не сопровождалось приказом: «Одна нога там, а другая здесь. По исполнению доложить!», — Адольф разрешал себе забиться где-нибудь в укромном местечке и полчаса-час, в зависимости от обстановки, никому не показываться на глаза.
Собственно, это была одна из причин, по которой он вызвался добровольцем, когда набирали штат вестовых. Эта должность, не пользующаяся популярностью у солдат, из-за повышенной смертности, позволяла не тянуть лямку вместе со всеми, а держаться особняком. Выкраивая время для того, чтобы помечтать и пофантазировать. Особенно, нравилось честолюбивому ефрейтору, воображать себя главнокомандующим Германских войск. Непобедимых и сокрушительных…
Выждав минут двадцать, после ухода обер-лейтенанта, Шикльгрубер не торопясь отправился обратно в штаб. Все так же, поверху. Туман к тому времени уже немного разошелся, но все же, недостаточно для прицельного обстрела. Особенно, если корректировка огня велась с воздушного шара.
— Где тебя черти носят?! — вызверился на вестового штабс-фельдфебель. Но так, без особой злости, для порядка. Отто Хейниц служил давно и понимал, что на войне у каждого свои привилегии. — Держи пакет. Приказано доставить в первый батальон. И не потеряйся там до обеда. Мухой обратно… Похоже, что-то затевается...
Адольф кивнул и побежал… теперь в другую сторону. Выбираться из траншеи больше не рискнул, так что пришлось потолкаться среди солдатни. Самому ругать нерасторопных, чтобы поскорее убирались с дороги, что не так-то просто сделать на скользкой глине, и — выслушивать не менее «теплые» эпитеты вслед.
Пакет он вручил майору Брюмеру лично в руки и хотел было повернуть обратно, но как раз в этот момент заговорила артиллерия объединенных союзных войск Антанты. Сперва неуверенно… Словно загрохотали пустые бочки, катясь с опрокинувшейся телеги, — англичане пристреливались. Но, как только взвились первые султаны из огня и земли, обозначая цель, орудия заговорили во весь голос.
Крупнокалиберные снаряды неслись с запада с басовитым, шмелиным гулом и соприкасаясь с землей, заставляли ее вздрагивать и стонать. Осыпая линии траншей осколками и комьями глины. Потом, чахоточно закашляли минометы, натужно стараясь забросить смертельный заряд прямо в немецкие окопы.
