* * *
Декабрьские ночи таинственны. Это особенно чувствуется, когда глядишь на крыши пролетающих мимо ночных поездов. Сдуваемый скоростью снежок и серый дым от титана. Вокруг никого. Снаружи холод, мороз, а внутри тепло и уют. Впереди много часов пути. Впереди много неизвестного, таинственного. Мысли. Для большинства они теперь опережают дорогу. Но не для всех.
Алексей зашёл в вагон. Приятно хлопнула дверь. «Зачем выпускать тепло, – подумал он. – Я бы погладил этот титан, который не даст нам пропасть в пути, который предупредительно заботливо растоплен проводником. Но он горячь и руки не протянешь».
Плацкарт, второе купе, верхняя полка по направлению движения. Вся жизнь на колёсах? Нет, но ездить приходится часто. Ты здесь, а родители там. До них пять часов.
Отправляясь в ночь, Алексей никогда не дожидался отправления поезда, а сразу же укладывался на верхнюю полку и погружался в небытие. В этот раз он замедлил. Удивительно – вагон пуст. Однажды ему уже приходилось ехать в пустом вагоне, но это было очень давно, более двадцати лет назад. Он закончил третий курс военного училища и поспешил на родину. Все пути на родину проходили через столицу. А в тот год въезд в неё был ограничен из-за какого-то фестиваля. Не то «Дружбы народов», не то «Мир во всём мире». Через пять лет не будет никакой дружбы, не останется и мира. Но речь сейчас не об этом. Просто он вспомнил, как ехал один в пустом вагоне с той лишь разницей, что тогда было лето, а сейчас зима. И ещё, правда, тогда была немножечко другая страна.
Поезд тронулся, но Алексей не прилёг. Как-то таинственно – одному ехать в пустом вагоне, да ещё декабрьской ночью. Он сел поглубже и прислонился к стенке. «Скоро пропадут огни Москвы и быть может я лягу, когда проводник возьмёт билет».
Он хотел закрыть глаза и уже откинул и голову назад, как вдруг к нему подошёл старичёк. Возможно, он зашёл раньше и его место было где-то там, дальше. И он также удивился пустому вагону. И он также не захотел ехать один. Алексей почему-то не хотел спать, и старичок, по-видимому, тоже. Чтожь, можно ехать и вместе.
Этот старичок сел не на против а рядышком, так же по ходу движения. Вот и проводник. Добрая женщина удивилась, что никто не удивился и не спросил, почему вагон пустой? Поэтому и она посчитала не скромным спросить, почему вы не удивляетесь, но ласково взяла билеты.
Постель из этих двоих пассажиров никто не взял. Алексей ехал до Мурома, старичок до Арзамаса. Отказались и от предложенного чая.
– Путешествуете? – ласково поинтересовался старичок.
– Отправляюсь за реку, – недвусмысленно ответил Алексей, продолжая искоса смотреть в окно.
Город Муром стоит на высоком левом берегу реки Оки. В тёплое время года по наплавному мосту можно перебраться на правый берег и любоваться панорамой. Весною перебраться можно на пароме, а зимою пешком прямо по льду. В последний раз на лыжах Алексей перебирался на противоположную сторону реки, когда учился ещё в восьмом классе. Более не довелось, но и нужды особой не было. Она появилась теперь, когда ему исполнилось ровно сорок лет. На родину, в Муром, за реку, в морозную зимнюю ночь его погнала тоска. Просто хотелось перебраться на другую сторону реки и стоять там посреди заснеженных лугов. Стоять и смотреть на пасмурный и унылый силуэт города. Другим он и не мог быть.
Старичок не переспросил, не уточнил. Казалось, он понял. Да, он понял всё и без лишних объяснений.
«У меня ведь тоже была собачка, – сказал он задумчиво, – но в детстве. Я подрастал, а она старела. И вот я вырос, а её не стало. С тех пор не могу никого завести, хотя сам живу в деревянном домике. Я вас понимаю, молодой человек. Но что поделаешь, надо жить».
Алексей ничуть не удивился тому, что сейчас сказал старичок. Разве в пустом вагоне, который уносит их в неизвестность, можно чему-нибудь удивляться?! Своим молчанием он показал готовность слушать и дальше, ибо нуждался прежде в утешении, а не в том, чтобы выговориться самому.
«Господь не случайно создал этих собачек. Он выбрал их из огромного уже созданного тварного мира и поставил на службу человеку. Не случайно, совсем не случайно, а как наиболее подходящее существо. Никто так не приручается, как эти собачки. Даже кошки и те, разве зависят всецело от нас? А собачке нужен прежде всего кто? Хозяин. Вот их сущность в этом и состоит. Каждой нужен свой хозяин. Свой, единственный».
«Правильно, – подумал про себя Сизарик, всё это время таившийся на третьей полке. – Правильно, дедушка, говоришь. И хотя сам я недоверчиво отношусь к этим четвероногим собачкам, но они куда как лучше четвероногих котов. Один только Васька чего стоит, противный. Да ещё вздумали себе человеческие имена брать!»
Алексей оторвал взгляд от окна и закрыл глаза. На противоположной лавочке перед ним сидели два мопса. Один мопс постарше, года два с половиной, а другой чуть подросший, но всё ещё щенок, месяцев семь от роду. Оба внимательно смотрели на него, прямо в глаза. Щенок, правда, то и дело отвлекался, переводя взгляд на сидящего рядом с Алексеем дедушку. Он хоть и важничал, старался казаться серьёзным, но по всему было видно, что ещё не определился. Да, не определился с хозяином. А старший мопс давно не нуждался ни в ком. Для него всё было определено ещё два года тому назад.
– Джесси? – удивился про себя Алексей.
Старший мопс, не сводя пристального взгляда с сидящего напротив него человека, чуть дрогнул закрученным в два кольца хвостом. Сизарик на ципочках подкрался к самому краешку полки и только одним глазиком осторожненько посмотрел вниз. Мопс ждал, когда его узнают. Терпеливо ждал, более не подавая никаких признаков родства. И малый щенок тоже замер, наблюдая за матерью.
– А вот мои собачки, – представил их Алексей своему собеседнику. – Джесулька и Дарушка. Мама и дочька.
«Узнал», – тихо взвизгнула Джеська и хвост заработал, как часовой механизм.