Мне снился главный герой, и его звали Летчик.
Он не знал своего имени, но умел летать без крыльев и машин, просто сам по себе. А я смотрел сны из его глаз.
И какое-то время просто наблюдал.
Вряд ли я был им.
Он был другим, хоть мы и были похожи. И что-то нас, определенно, связывало. Его мир казался странным и пугающим отражением Земли.
И еще…
На его груди слева светилась метка. Знак, голограмма, печать, которую нельзя было скрыть.
Сны приходили почти каждую ночь, становились все драматичнее. Я увидел, что в них есть смысл, сюжет, и стал записывать.
Летчик, метка, полеты запрещены, ослепительная зима, снова полеты… Высоко над землей, яркие и подробные.
А потом все исчезло, и наша связь через сны прервалась. Будто и правда, мрачные предчувствия главного героя сбылись, и его Земля сгорела в огне.
Но осталась рукопись… Стопка отпечатанных на машинке листов со множеством копий.
«Ода Зиме», 1988 год.
Ее читали друзья, журналисты, редакторы толстых журналов, писатели разной степени известности.
По ряду обстоятельств она не увидела свет.
Летчик все это время ждал, когда я решусь и завершу его историю. И это время пришло.
Я открыл черновик и продолжил с того места, где остановился много лет назад.
Я наблюдатель.
Я в космосе.
Я на многие миллионы световых лет от Земли.
Пространство вокруг меня спокойно и словно в тумане, я одет легко, но почти не мерзну.
Я не человек.
У меня есть еще одно определение.
Меня называют Летчик.
Сознаю, что беззаботен, неуязвим.
Летчик – что-то вроде высшей материи, но я не зазнаюсь. Потому что во мне живая плоть, и из порезов всегда течет кровь. И еще потому, что если бы мог выбирать: остаться мне космическим странником, или вернуться домой, то выбрал бы второе.
К тому же, говорят, Летчики тоже смертны.
В молодости я много путешествовал, и не думал о том, что остается позади. Даже не предполагал, что прошлое когда-нибудь настигнет меня вместе с осознанием потери.
Потому что я никогда не смогу вернуться домой.
Путь на Землю для меня закрыт.
Но я понимал, что в принципе нет повода для печали. И уходил все дальше и дальше, скользя по изгибам временных полей, дрейфуя в течениях, купаясь в пенистых поверхностях звезд, ныряя в черные дыры. Я растворялся в туманностях, загорал в лучах космического ветра, блуждал по галактическим пустырям. Задумавшись, бродил по брошенному много лет назад неземному звездолету, который падал, увлекаемый из метагалактики осевым течением, в гибельный для всего аморфный космос.
Я стоял в его гигантской пробоине и смотрел в глухое черное небо без единой звезды. Стоял и думал, что когда-нибудь тоже устану. И так же, как этот изъеденный космической молью корабль, брошусь в немую бездну.
Но это случится, скорее всего, еще не скоро.
Иногда, во время странствий, мне встречались планеты-копии изначальной Земли, и я на пару веков делал перерыв в своих вояжах. Не торопясь подыскивал людей, которые могли стать моими родителями. И новая кровь рождалась на новой Земле.
Это было сильнее меня.
Я хотел вернуться и начать все сначала. Мне казалось, что в этот раз не повторю прошлых ошибок. В этот раз все сделаю правильно.
И годы пролетали как один миг, и вот уже наставало время прощаться. И те, кого любил больше жизни, уходили. Уходили, теряясь в круговороте смертей и рождений. Навсегда.
Люди живут очень мало.
Нужна особая смелость, чтобы быть человеком. Жить короткую жизнь, и знать о своей мимолетности. Но жить, дышать, мечтать, любить, сражаться и умирать так, будто живешь вечно.
А ещё труднее эти мгновения быть рядом с ними. И любить их, зная, что они не бессмертны.
Эти остановки всегда заканчивались одинаково: я покидал Землю и продолжал свой путь в космической пустоте. Но расставания с каждым разом становились все более и более сложными.
Наверное, лучше вообще не рождаться… Никогда не воплощаться в материи.
Я не обозначал номерами разбросанные по вселенной планеты-копии Земли, хотя такая классификация, безусловно, существовала в галактических справочниках.
Мне казалось это кощунственным.
А еще казалось, что эти зеркальные отражения, не смотря на различия, одна планета – моя Земля.
Позже обнаружил грустную закономерность (или насмешку Творца?) – все планеты, носившие имя Земля, рано или поздно становились безжизненными обломками, сгустками пыли.
Мне не ведомо, сколько длилась моя миссия изгнанника.
И я не знаю точно, сколько мне лет.
Разные люди меня видят по-разному, и поэтому обращаются ко мне по-разному: то как к мальчику, то как ко взрослому. А кто-то видит совсем другие, ужасающие образы, роли и лица.
Леденящие кровь и сердце.
Возможно, я когда-то и правда был ими.
Думаю, это следствие аномалии, что я встретил в одном из своих путешествий. Этот сектор вселенной, звездную систему, планету и ее умирающую звезду не видно в земные телескопы. И разведчики космоса до нее вряд ли когда доберутся.
Она жила задолго до появления Земли в созвездии похожем на мышь, если смотреть с того места, где я сейчас нахожусь. Я так и назвал, по старинке, это скопление звезд – созвездие Мыши.
Там я попал в турбулентный временной поток. Ловушка выглядела чем-то вроде многомерного кристалла, в котором каждая грань – пространство со своей логикой и своим потоком времени.
В разных гранях потоки времени двигались с разной скоростью в разных направлениях. Кристалл обещал дать знания и опыт, а также показать способ вернуться домой.
И когда я вошел в него, чтобы получше рассмотреть, меня расслоило на множество моих «я». Которые, как ни странно, остались во мне.
Такова была расплата, необходимое условие.
Дань за вечную жизнь.
Время от времени эти «я» просыпаются и проявляют себя. И тогда я вспоминаю многомерный кристалл и горечь изгнания.
С тех пор я дал себе слово не путешествовать во времени. Перестал соваться в другие измерения, чтобы поглазеть на высокоразвитые цивилизации. На меня они смотрели как на ископаемое. Но смотрели по-разному: кто с удивлением, кто равнодушно. Большинство – равнодушно.
Среди них встречались и те, кто тосковал по Земле.
Их, как правило, не держали.
Изредка мне предлагали остаться, и я каждый раз вежливо отказывался: там все было чуждо. Ведь в чем-то я по-прежнему был человеком.
Да и я не представлял, что буду там делать.
А главное – зачем?
И вообще, в последнее время я стал слишком часто задумываться о смысле жизни. Особенно когда возвращаюсь в Пустошь.
Пустошь – так называется место, где я сейчас нахожусь. Небольшое космическое плато. Мое пристанище.
Это место я открыл для себя очень давно, еще в самый первый раз. И сразу…
…нет, не то что бы полюбил, а привязался что-ли?
Будто встретил что-то знакомое и близкое, еле уловимый намек: не уходи, останься здесь. Будто и в самом деле – песочные часы опустели; и карма, оплаченная бездной лет одиночества, полностью покрыта; и все скитальцы возвращаются домой; и все при своих.
