Я прекрасно помню тот момент, когда осознал, что мне пора написать книгу. Это было зимой, через пару месяцев после «Битвы экстрасенсов». Я стоял у окна и держал в руках телефон. Мне предстояло сделать очень важный звонок – возможно, самый важный в жизни. Перед этим я несколько часов собирался с силами, медитировал, настраивался и, честно говоря, очень боялся. За окном – низкое небо в серых тучах, деревья в снегу, уже начинает темнеть, люди спешат по своим делам и не видят друг друга в этом огромном городе. Но я знал, что книга, которую я могу написать, будет созвучна многим из них. Ведь многие из них переживают или пережили то же самое, что случилось со мной.
Я набрал номер и сказал:
– Здравствуй, папа. Я хочу поговорить с тобой о том, что происходило, когда я был ребенком.
– Сынок, почему ты так долго не звонил? Я очень ждал твоего звонка, ты же знаешь, что ты мой самый любимый человек! А что происходило, когда ты был ребенком? Я всегда очень тебя любил!
– Ты не помнишь, как избивал меня?
– Да что ты такое говоришь! Ничего подобного не было, я всегда заботился и беспокоился о тебе больше всех. Ну, может быть, пару раз замахнулся…
Я долгие годы жил с обидой на отца. И хотя мы с мамой много раз говорили о том, что нам обоим нужно его простить, отпустить свои обиды и двигаться дальше, я почему-то не мог этого сделать. Я сознавал, что причина многих моих переживаний и сложностей, как в работе, так и в личной жизни, – в моем прошлом. И до тех пор, пока я не разберусь с этими противоречиями, некоторые дороги будут для меня закрыты, потому что именно отец дает своим детям разрешение и благословение на успех. Раз за разом я откладывал разговор с отцом, и это тянулось долгие годы.
Но той зимней ночью я увидел сон. Мне снилось, что отец болен и очень страдает, он был таким жалким и слабым, что я проснулся и понял: больше ждать нельзя. Потому что алкоголь разрушает его, очень скоро может стать поздно, и я буду бесконечно винить себя за то, что не успел поговорить с ним по душам. Я не знал, смогу ли его простить. То, что он делал со мной, не прощают. Или все-таки прощают?
Я помню его огромным сильным мужчиной. Он много занимался спортом, легко поднимал штангу в сто килограммов, у него была очень быстрая реакция – он замечал любое движение и бил мгновенно. Сбежать от него было невозможно.
Я родился в городе Орске Оренбургской области. Наша семья жила очень скромно, даже бедно. Мама, папа, брат и я – таких семей в нашем городе было очень много, и все они жили так же трудно, как мы. Единственное, чем известен наш город, – это Орский механический завод, который находится неподалеку и активно загрязняет окрестности. Когда-то он выпускал орудия и боеприпасы, потом холодильники «Орск». Не знаю, что там делают сейчас, но благодаря этому заводу мы видели много удивительных вещей – например, розовый снег зимой.
Моя мама работала в типографии наборщицей – вручную набирала тексты книг и газет, которые потом печатали на бумаге. Я довольно часто бывал у нее на работе, потому что одного меня оставить дома было нельзя. Я, прямо скажем, был творческим ребенком с богатой фантазией: то начну готовить и сожгу кастрюлю, то что-нибудь разукрашу. Сейчас я прекрасно понимаю, как маме было со мной нелегко: она просто не знала, на что в нашем маленьком городке направить мою неуемную энергию. Забегая вперед, скажу, что одно занятие для меня она все-таки нашла, и это лучшее, что случилось со мной в детстве.
А отец… Отец сменил много профессий. В молодости у него была своя группа, он играл на гитаре, пел и как раз тогда познакомился с моей мамой. Они очень быстро сошлись, но музыкальная карьера у него не сложилась, и он пошел работать на завод. Он, как и я, был творческим человеком, и то, что ему приходилось работать столяром, совсем не делало его счастливым. Позже он ушел в тяжелую атлетику и стал заниматься штангой. К тому времени, когда родились мы с братом, наш отец превратился в человека с очень тяжелой, больной душой. Разумеется, как и у многих других несчастливых жителей маленьких городков, у него были проблемы с алкоголем. А когда он напивался, он избивал нас всех – меня, брата, маму. Он совершал по-настоящему дикие вещи.
Одно из моих первых и самых страшных воспоминаний. Может быть, мне пять или шесть лет. Мама и папа вечером возвращаются домой, видимо, они ходили в гости, а я встречаю их у двери. Я радуюсь, что они наконец-то вернулись, хочу обнять маму, но родители из-за чего-то спорят. И вдруг отец изо всех сил толкает маму. Она падет на спину рядом со мной, а он набрасывается на нее сверху и начинает избивать ногами. А потом вытаскивает ее за волосы на лестничную площадку и бьет головой о ступени лестницы.
Мне девять лет. Я возвращаюсь домой из школы с двойкой за невыученную таблицу умножения и понимаю, что сейчас мне будет очень, очень плохо. Меня били за то, что я не хотел быть математиком. За то, что я попал под горячую руку. За то, что я осмеливался вступиться за маму. Били, чтобы я запомнил физику, русский язык, биологию, не приносил домой тройки. Когда он замахивался на меня – огромный накачанный мужик, который легко поднимал стокилограммовую штангу, – я думал, что это конец. Каждый день я шел домой в страхе и не знал, как мне избавиться от этих страданий.
Отец гонял меня по квартире, избивал брезентовыми ремнями, а однажды сломал мне нос – после этого меня повели к врачу. Помню, врач осмотрел меня – ребенка со сломанным носом и в синяках – и спросил, что случилось. Я ответил, что упал. Самое удивительное, что такой ответ его вполне устроил. Я годами ходил в синяках и ссадинах, но на это никто не обращал внимания, потому что это было в порядке вещей. Примерно так же жили и другие семьи в нашем городе.
Никто не мог остановить это насилие, обращаться в полицию мама боялась, да это и было бесполезно, а бежать оказалось некуда. Я жил в постоянном страхе, постоянной боли.
Плюс ко всему этому мы жили в нищете. В 1990-е годы родители много работали, но получали копейки, и мы постоянно голодали. Мы с братом донашивали одежду друг за другом, ели какую-то червивую вермишель, а в самые трудные времена отец ходил на улицу и ловил голубей…
Самые жуткие воспоминания из того времени я заблокировал на несколько лет, и они вернулись только тогда, когда я приступил к практикам.
Когда мне было шесть лет, мама отдала меня в театральную студию. Без преувеличения, это мое самое счастливое детское воспоминание. Я стал буквально жить на сцене! Мне и до этого нравилось придумывать истории и инсценировать их с ребятами во дворе. Я раздавал роли, развивал целые сюжетные линии, и все мои друзья (а дружил я в основном с девочками) с удовольствием участвовали в этих представлениях. В детстве со мной хотели дружить все – думаю, как раз из-за моей неуемной фантазии. Я не просто играл, а создавал целый мир, сказочную атмосферу, и мы буквально начинали жить этой придуманной жизнью.
