Они стояли втроем у самой воды и наблюдали, как луна прокладывает мерцающую живую дорожку на темном море.
– Полнолуние через два дня, – уверенно произнес Джим Кортни. – Большие красные рыбы проголодаются, как львы.
На берег набежала волна, окатив пеной ноги парней.
– Давай-ка лучше лодку на воду спустим, вместо того чтобы торчать здесь и болтать попусту, – предложил его кузен Мансур Кортни.
Его волосы сияли в лунном свете, словно только что отлитая медная монетка, и улыбка выглядела такой же яркой. Он легонько подтолкнул локтем стоявшего рядом чернокожего юношу, на котором была лишь белая набедренная повязка:
– Давай, Зама.
Они одновременно наклонились к лодке. Маленькое суденышко неохотно сдвинулось вперед, и они нажали снова, но на этот раз лодка завязла в мокром песке.
– Подождем следующей большой волны, – велел Джим, и они приготовились. – Вот она, подходит!
Вдали набухла волна, потом помчалась к ним, набирая высоту. Она вспенилась на гребне и обрушилась на берег, высоко подбросив нос ялика и заставив молодых людей пошатнуться под ее ударом, – им пришлось покрепче ухватиться за планшир, когда вода захлестнула их до пояса.
– Все разом! – крикнул Джим.
Они общим весом налегли на лодку.
– Вперед!
Лодка вырвалась из песка, и юноши следом за отступавшей волной вывели ее на глубину.
– На весла! – рявкнул Джим, когда на них обрушилась следующая волна.
Все трое, подтянувшись, перевалились через борта в лодку, с их мускулистых тел стекали потоки воды. Смеясь от возбуждения, парни схватились за длинные весла, лежавшие наготове, и вставили в уключины.
– Налегай!
Весла разом пришли в движение; серебристые капли разлетались вокруг, оставляя на морской поверхности крошечные светящиеся водовороты. Ялик быстро выскочил за бурную зону прибоя; юноши работали теперь веслами в легком привычном ритме, рожденном долгой практикой.
– В какую сторону? – спросил Мансур.
Они с Замой привычно посмотрели на Джима, ожидая его решения: Джим всегда был вожаком.
– К Котлу, – решительно произнес Джим.
– Я так и думал, – засмеялся Мансур. – Ты все еще нацеливаешься на Большую Джули.
Зама сплюнул через борт, не пропустив намека:
– Поосторожнее, Сомоя. Большая Джули нацеливается на тебя.
Зама говорил на лози, своем родном языке. «Сомоя» значило «ураган». Этим прозвищем Джима наградили еще в детстве из-за его характера.
Джим нахмурился при этом воспоминании. Никто из них пока даже не видел ту рыбу, которую они прозвали Большой Джули, но они знали, что это именно самка, а не самец, потому что лишь самки вырастали до таких размеров и достигали такой силы. А ее силу они уже имели возможность ощутить через натянувшийся в глубину тонкий рыболовный линь. Под натянувшейся лесой задымился фальшборт, в твердом дереве образовалась глубокая бороздка, а их ободранные ладони кровоточили…
– В тысяча семьсот пятнадцатом году, когда мой отец плавал на старой «Деве Омана», они сели на мель у Опасного мыса, – сказал по-арабски Мансур (это был родной язык его матери). – Один матрос попытался доплыть до берега, чтобы через прибой дотащить до суши канат, и тут прямо под ним, на полпути, появился большой красный зубан. Вода была такой прозрачной, что все видели, как зубан всплывает с глубины в три сажени. Он откусил матросу ногу повыше колена и разом проглотил ее, как пес глотает куриное крылышко. Парень орал и бился на воде, вокруг него пенилась его собственная кровь, он пытался отогнать рыбину, но та кружила рядом и наконец схватила его за вторую ногу. И утащила парня на глубину. Больше они его не видели.
– Ты эту историю рассказываешь каждый раз, когда я хочу отправиться к Котлу, – мрачно проворчал Джим.
– И каждый раз она тебя пугает до семицветного поноса, – по-английски сказал Зама.
Эти трое так много времени провели вместе, что легко говорили на родном языке каждого из них – английском, арабском и лози. И без усилий переходили с одного языка на другой.
Джим засмеялся, но скорее чтобы скрыть свои чувства, чем от веселья.
– Скажи на милость, где ты научился столь изысканным выражениям, лесной дикарь?
Зама ухмыльнулся.
– Да от твоего благородного отца, – ответил он.
На этот раз Джим не нашел что сказать. Поэтому просто уставился на светлевший понемногу горизонт:
– Солнце взойдет через пару часов. Мне хочется побыстрее подойти к Котлу. Это лучшее время для охоты на Большую Джули.
Они направились в глубину залива, одолевая волны, катившие свободным строем из Южной Атлантики. Ветер дул им навстречу, так что они не могли поднять парус. За их спинами вздымалась освещенная луной величественная глыба Столовой горы с плоской вершиной. В заливе у ее подножия темнело скопление судов, стоявших на якоре; среди них преобладали большие корабли. Эта стоянка была караван-сараем всех южных морей. Торговые и военные корабли Голландской Ост-Индской компании и суда полудюжины других стран пользовались мысом Доброй Надежды, чтобы запастись провизией и отремонтировать корпуса и такелаж после долгих океанских путешествий.
В этот ранний час на берегу почти не было заметно огней – лишь тусклые фонари светились на стенах крепости и в окнах прибрежных таверн, где все еще веселились команды стоявших в заливе кораблей. Взгляд Джима привычно скользнул к одинокому огоньку, отделенному примерно морской милей тьмы от остальных. Там находились склад и контора торговой компании «Кортни бразерс». Джим знал, что свет горит в окне кабинета его отца на втором этаже длинного складского строения.
«Папа снова считает свои шекели», – мысленно усмехнулся Джим.
Том Кортни, отец Джима, был одним из самых удачливых торговцев на мысе Доброй Надежды.
– Подходим к острову, – сказал Мансур.
Джим снова сосредоточился на предстоявшем им деле. Он подергал веревку румпеля, обмотанную вокруг большого пальца его босой правой ноги. Они слегка изменили курс влево, направляясь к северной точке острова Роббен. Так по-голландски назывались тюлени, селившиеся на его камнях. Юноши уже могли чуять запах этих животных в ночном воздухе: вонь их помета казалась просто удушающей. Когда ялик подошел ближе, Джим встал на банку, чтобы определить их положение относительно берега; он принялся высматривать метки на ландшафте, чтобы подвести лодку точно к глубокому провалу в морском дне, который они называли Котлом.
