Тюрьма тоскует по законопослушным. Осточертела холеная чиновная шпана и генералы, объедавшие солдат.
Завтра узнаю, что произойдет сегодня в моем стариковском предвидении, потому ничего удивительного не произойдет, разве что пилот трахнет пассажирку по примеру московского таксиста.
Дураки создают умных, что бы еще отличало от покорных дураков безликих ничтожеств, отштампованных властью по шаблону на потребу текущего административного зуда лихоимства приобретательства.
Острословие – запущенный мозгами гастрит юмора.
Острословие и мудрость несовместимы, одна эта нелепость уже метааферизм.
Анекдот – трагедия шутовского жанра, метааферизм – свист с галерки.
Афористов следует рассадить по клеткам, чтобы они не не заглядывали друг другу в мозги и не списывали друг у друга простонародные остроты
Шевелюра – парик лысины.
Знакомый более убийца, чем незнакомый.
Смелость – бутафорская кольчуга труса.
Лицевая сторона медали – официальный представитель
обратной стороны.
Мужество – заводила в компании смелости и трусосоти.
Впадаешь в панику, ставь сразу на троих – туза червей, туза пик и шестерку треф в рукаве.
Когда появились проблемы, время вспомнить, кто из друзей юности должен тебе за трамвайный билет.
Когда стану импотентом, появится время для умственных упражнений метаферизмами и вычесать ,наконец, из спаниэля блох.
Либеральная демократии шагнула так широко, что запуталась в юбке.
Россия – сплошь картонные Герои, в их тени ЕЕ таланты, истребленные за несвоевременность появления в поле зрения власти…
Творчество – Божий дар, превращенный трудолюбием в божью кару.
Лживость удостоверяет подлинность артистичной в мошенничестве натуры, не имеющей иной точки опоры в отсутствующей подлинной личности.
Самобытная поэзия теряет очарование тривиальности, чарущей даровщиной, плесневеющей на стеллажах публичных библиотек.
Городская публичная библиотека – публичный дом публичной литературы.
Некоторые Бумажные книги для меня – любовницы раз и навсегда по одной со мной группе крови с отрицательным резусам, точно различающим пафос пошлости в клейменой шкурничестом популярности.
Истинно Рифма – пересмешница поэзии, но мед для уха простофили.
Популярность, в сущности, – грязь плохо вымытых пальцев случайных читателей на страницах. Вот и вся добыча тщеславия популярности.
На костях кострищ вздымается человечество, жаждущее рукописной басни истории богоискательства, в потугах оправдаться перед Богом-отцом за религиозные злодеяния.
Лишь тишина полей знает, где и сколько заложено мечей, кольчуг, шеломов в фонд исторической памяти потомков ратников.
Ужиться с торжественным хоралом тишины полей – вот доблесть одиночества.
Неистовство новой истины глухо к стонам раздавленного заблуждения, с пеленок кормившего наглеющую истину собственной плотью.…
Время лечит, что искалечит…
Совесть – поплавок, ты его топишь в грязи бытовухи, а он выпрыгивает, и начинаешь потешаться его досадным упорством твердить одно и то же – НЕ ТВОЕ – НЕ ЗАМАЙ.
Тяга к подвигам, что в этом общего с базарными мясниками, что кроме кровоточащего мяса врагов….
И собака воет от одиночества среди людей.
Сделать больно – нагадить жалости.
Ничто так в себе не уверено, как гениальность, забывшая, кто стирал обгаженные ею в люльке пеленки.
Не трогайте мою совесть, хотя бы переворачивайте с боку на бок, когда приходится ей все по одному и тому же месту…
Материнская неотступность одиночества.
Не печальтесь. Утрата плод незрелый. А что как созреет?…
Искусство – тяжба с Богом в создании религии метафор для нездорового интереса зевак к внутренним моральным и сексуальным проблемам у мужчин к мужикам, у женщин к девушкам.
Образование делает посредственность беззащитным перед окружающим невежеством.
Митинг на площади – мускулы нации.
Невежество – уверенность в бесполезности знаний, когда жизнь полная чаша.
ПРИТЧА №28. Одиночество без рода и племени, но если уж привяжется, – весь мир окажется в ее крохотном кулачке,– ни вздохнуть, ни охнуть……
Достоверность самозваная королева грез искателя.
Хладнокровие – еж в портках.
Исключительность – божественное благоволение, снизошедшее на женщину в день сотворения мира, оказалось исключительной неблагодарностью сотворенного для нее мира, который тащит на своем горбу мужик-сволочь, изредка огрызаясь.
Добро грешит бескорыстием, выбирая для награды бессребреника с его знаменитой ленцой халявщика.
ПРИТЧА 888. Солнце единственный непогрешимый свидетель красоты и уродства человечества, потому как заглянуть солнцу в глаза невозможно, – не знать человеку о себе всей правды, и вся обезьянья добыча его прогресса – непреходящие сомнения в себе.
Луна очко в двери сортира темной ночи… Выходишь, а луна – следом, – проверить прилично ли оправился любитель холодной как студень лунной романтики.
Природа приговорила нас к беспорядочному размножению, ничем не обосновав свое самоубийственное повеление.
Душечка – струна, самец ее арфа…
Притча 889. Размножение народов не образует цивилизацию биологически способную вместить в свои условные пределы ограниченное число людей внешне и интеллектуально совместимой породы, остальное человечество обречено мелочной междоусобице самолюбия, как последствия пережитых унижений
, единственной прогрессирующей биологической сущности личной жизни человека, которой равенство, увы, противоестественно, как измена родовому ощущению себя полноценным человеком родной среды, что удовлетворимо исключительно среди стихии единокровных… Единичные интеллектуальные аномалии всегда будут в родовом смысле –враждебными уродами, что подтверждает системную бесперспективность объединяющей человечество роли религии – насильственного начала и конца цивилизации. В биологической изобретательности природы возможно различать рассовую иерархию. биологический принцип природы, предусмотревшей разницу между мужчиной и женщиной как принципиальную разницу между расами. Эта разница не унижает человеческое достоинство в глазах природы, но предупреждает о глобальном катаклизме биологической несовместимости между расами, а не народами по мере роста массовой интеллектуальности отсталой пока части рассы.
Интеллектуалы нутром чувствуют в рассовых проблемах шанс вернуть мир к удивительной интеллектуальной гармонии рабов и Богов Древней Греции не чуравшейся и демократии. Молодости человечества, не сумевшей предусмотреть кровавое будущее своих потомков, где сосуществуют законопослушные интеллектуальные рабы-обслуга и интеллектуальные Боги-монстры – безликое чиновничество, законодательно назначающее обслуге стандарты цивилизованности даже в интимной жизни.
Мизантроп. Ну почему меня преследует безосновательное подозрение, что мизантроп не снимает резиновые галоши даже в постели даже с уличной девкой, которой все равно в галошах клиент или в резиновых сапогах.
