Апрель 2018 года, Западная Сибирь.
Его зовут Вячеслав Молодин. Ему двадцать шесть лет. Он начинающий журналист, и в таком статусе ходит уже не первый год. Все "благодаря" своему принципу – искать особенное, громкое. А громкого никак не происходит, или разбирается другими. Искать, находить и выворачивать на свой лад, словно глядя изнутри события. Его настольная книга – "Ромовый дневник" Хантера Томпсона. Пока все его коллеги зарабатывали имя "валом" однотипных новостей, перепечатывали чужое, Слава хотел написать большой материал с оттиском субъективизма, оттого имя его нечасто где-то появлялось.
– В идеале можно было бы раскрыть какое-то преступление раньше полиции и все это красочно и подробно описать, – мечтал Слава, туша сигарету об край кружки с кофе.
– Я же сама алтайская, – подкинула мысль коллега. – В моих краях странное убийство произошло, похожее больше на казнь, и никто ничего не знает. Вот, буквально вчера. Не знаю, нужно ли тебе это.
– О, а это уже кое-что, Маш.
– Но тебе же никто поездку не профинансирует. Убийство и убийство, сочинить небольшую колонку можно и сидя тут – в Новосибе. А расследованием пусть полиция занимается. Это я понимаю твои порывы, хоть на практике и не разделяю, но главред и понимать не станет.
– Неперспективно?
– И на рейтинг не сильно сыграет, даже если ты что-то и узнаешь раньше всех.
– Рейтинги – не совсем моя модель журналистики.
– Я бы тоже была поклонницей Томпсона, если бы не понимала, что таких журналистов один на тысячу. А остальным публицистам на своей харизме и одном громком материале раз в полгода много не скушать.
Слава тоже все понимал – не дурак, но мечта есть мечта, и она всегда находится чуть выше разума. Мечты – это неосмысленные реакции подсознания на окружающую действительность.
– Поеду, все равно поеду, Маш.
Девушка высоко подбросила в руках зажигалку и ловко ее поймала:
– Перекур окончен. Пойдем.
***
Проводником по Алтаю в первый день вызвался бывший сосед Маши. Взрослый мужчина, часто возивший индивидуальных туристов по отдаленным местам:
– У нас столько красот, до которых "оптовикам" лень добираться.
Из Горно-Алтайска ехать оказалось меньше получаса, и большая часть пути шла вне асфальтированных дорог. Слава сразу заметил некое сходство представшей картины с хтоническими пейзажами Центральной России, так искусно используемыми режиссерами среднебюджетных отечественных фильмов ужасов и триллеров. После весеннего паводка горные долины сильно заболочены, и сейчас машина остановилась на небольшом полуострове временного моря среди голых изуродованных зимой стволов:
– Этот край не пахнет "Хьюго", – заметил проводник.
Тело молодого человека уже давно увезли, и посещение места преступления было важно скорее просто для визуализации. Вряд ли здесь можно было что-то найти. Проводник указал перстом на берег:
– Вода еще поднялась, и еще чуть-чуть, и самого места мы бы не увидели. Вот тут, на отмели. Вода – муть сплошная, даже не блестит.
Слава смотрел в свинцовое небо и глубоко вдыхал вечерний воздух. Настолько чистый, что голова может закружиться. Он еще холоден, но уже наполнен весенней свежестью. Очень вкусный. Летом солнце его совершенно перегреет и запрет среди скал.
На влажной серой пыли в метре от кромки воды, сам не понимая, как это могло произойти, Слава заметил длинный черный женский волос. Тонкий, он теперь даже нарочно едва различим в этом мрачном монохроме. Слава поднял и повращал между пальцев:
– Среди "судмедов" или следователей были женщины?
– Я не видел, – пожал плечами мужчина. – Да и место-то, мягко говоря, непопулярное. Сюда никто в это время года не поедет.
– Чей же он тогда? – Слава в полоборота смотрел на собеседника.
Мужчина еще раз пожал плечами:
– Не могла же его баба завалить?
Слава поднял вверх палец:
– Девушка.
В голове не укладывалось, как ему удалось увидеть то, что не заметили эксперты, несколько часов работавшие здесь. Хоть этот волос мог никому ничего и не дать:
– Какой же он черный, и кажется, не крашеный. Очень редкий.
– Бросьте меня здесь, – попросил Слава, когда въехали в город.
– Такой себе ресторанчик, – подметил проводник.
– Мне потом пешком до гостиницы пару минут.
– Как скажете, всего доброго.
– Спасибо за помощь.
На веранде навстречу Славе выскочила из дверей невысокая черноволосая девушка с пронзительными и очень серьезными глазами. Следом за ней вышагнули два молодых человека. Они двигались так уверенно и резко, что журналист просто отскочил к столам, не осмелившись стоять у них на пути.
– Саш, сейчас доедем до новенького, – послышалось за спиной, когда Слава переступал через порог.
Внутри достаточно чисто и уютно. Аскетично, но уютно. Одна из официанток сама повела его за свободный столик. Их здесь много, и как она выбрала нужный – остается на совести судьбы. Ему подали меню, он по диагонали просмотрел его, позвал официантку. Заказал то, что можно было заказать и без него – эспрессо и "цезарь".
– Он у нас отвратительный, – улыбалась девушка.
– Пожалуйста, – спародировал ее улыбку Слава.
Официантка громко хлопнула корочками меню, как офицер "корочками" МВД, и молча удалилась. У стены, которая находилась за спиной у Славы, началось какое-то движение. Стало любопытно, и журналист повернулся. Девушка с кудрявыми каштановыми волосами, сидевшая, когда он заходил, спиной к основному залу, сейчас стояла полубоком. Парень замер от удивления. Этого он точно не ожидал увидеть.
– Софа!
***
– А давай сегодня сделаем вид, что у нас нет никаких обид? А нам самим нет еще и двадцати лет. Ты помнишь?
– Помню.
– А как вызывающе после наших свиданий мои пальцы пахли форелью. Ты никогда не носила белье под платьями.
Диснеевская принцесса смущенно улыбалась:
– Все еще мечтаешь о славе, а, Слав?
– Ну, надеюсь, не зря.
– Я слышала про тебя много.
– А я про тебя вообще ничего.
– В наших краях никого не упускают из вида.
– А ты так и кочевала по провинциям вокруг Сиба?
Зеленые глаза напротив блестели, и в них отражалось желание. Или Славе так казалось.
– Да, тут как-то интереснее загадывать среди осенних луж, доживешь ли ты от огорчения от них до их очаровательности весной. Люблю среднюю полосу во всем.
***
В гостиничном номере не спалось. Вода в кулере холодная. Гостиница чужая. А ему снова будто хочется на ту сторону. Хочется гладить ее ноги и мечтать. Мечтать о детях. Мечтать о тихих вечерах. Она не поверит, но ему снова так хочется на ту сторону. Ему теперь снова будут сниться ее ноги, ее руки, ее губы, а оттого спать совершенно не хочется. Или не о детях он мечтает? Может, это инстинкт, наложившийся на юношескую травму?
