– Что ж ты такое задумал, Александр Петрович? Ни стыда, ни совести – старую выгнать… Да чего ж я тебе сделала?!
Арина Степановна, еще пару минут назад бывшая крепостной крестьянкой, была недовольна. Нет, даже не так – взвинчена, раздосадована и, похоже, готова скандалить хоть до самого обеда. Дед предупреждал, что просто не будет. И благоразумно опасался – настолько, что на целое утро даже уступил мне место в собственном кабинете.
И это вселяло уверенность. Хоть какую-то – в том, что разгневанная пожилая женщина не запустит мне в голову чернильницей или телефонным аппаратом. Нас разделяла здоровенная столешница из дуба, но в безопасности я себя не чувствовал. Хотелось спрятать глаза, удрать, оказаться где-нибудь подальше отсюда, промолчать – или спросить совета у резного чертика на оставленной дедом трубке.
Но его темнейшество молчал и как будто даже чуть косился куда-то в стену, словно делая вид, что все происходящее его и вовсе не касается. И никаких советов давать, ясное дело, не собирался. Дескать – выкручивайся сам, Горчаков.
И я выкручивался.
– Признаю ваше право быть не в духе, Арина Степановна. – Я постарался выдавить из себя улыбку. – Хоть и не вполне понимаю причины такого расстройства. Я всего лишь…
– Не понимает он… Да я ж тебя вот такого помню! – Старушка показала ладонью что-то вроде метра с кепкой от пола. – Все на кухню ко мне бегал, когда Мишка прохода не давал. А теперь чего? Взрослый стал, силы набрался – значит, все можно?!
Да уж. Похоже, это будет даже сложнее, чем я думал.
– В первую очередь вы должны понять, что никаких особенных перемен ваше новое положение не подразумевает, – терпеливо проговорил я. – Ни при каких обстоятельствах.
– Ну за что ты так со мной, Сашенька? – Арина Степановна вдруг обмякла в кресле и всхлипнула. – Пожалей, не гони старую…
– Да никто вас и не гонит! – не выдержал я. – И даже не думает! Ну поймите же вы, наконец: все будет точно так же, как и раньше! Вы останетесь в усадьбе, сохраните свою работу и обязанности – просто будете считаться свободным человеком! Получите жалованье…
– И на кой мне это жалованье твое? – Арина Степановна всплеснула руками. – Может, кому и надо – а мне милость Горчаковых всегда дороже была… Зачем лишаешь?
– Не лишаю. – Я кончиками пальцев пододвинул к краю стола только что подписанную бумагу. – Вы продолжите служить роду – конечно же, если того пожелаете… Ну сами подумайте, Арина Степановна: куда мы без вас? Пропадем ведь!
Почти полминуты мы сидели молча, и я понял – гроза миновала. Неуклюжая лесть сработала там, где убеждение оказалось бессильно. Глубокая морщина на лбу Арины Стапановны разгладилась – и теперь великая домоправительница выглядела скорее удивленной и чуть потерянной, чем сердитой.
– Пропадете, конечно… Ладно уж, послушаю я тебя, – с явной неохотой проговорила она. – Только разве иначе нельзя, Сашенька? Чтобы все по-старому…
– Нельзя, – отрезал я. – Вы не хуже меня знаете, что все это коснется не только вас. Перемены порой необходимы.
– Да знаешь где я эти перемены видела, Сашенька? – Арина Степановна снова сердито нахмурилась и уперлась руками в бока. – Придумают этих… реформ своих, а простым людям…
– Я попросил бы. – Я чуть подался вперед. – Разумеется, вам дозволено говорить мне все, что угодно… Но только с глазу на глаза. Здесь, в этом кабинете, – и нигде более. Но я буду очень опечален услышать подобное в усадьбе – или за ее пределами… И особенно – от вас. Понимаете, Арина Степановна?
Мне не пришлось даже повышать голос – хватило и Дара, на мгновение вырвавшегося на свободу без моего желания… почти. Стекла едва слышно задребезжали, воздух в кабинете похолодел на пару градусов, а Арина Степановна съежилась в кресле напротив, разом потеряв весь задор.
– Понимаю, Александр Петрович, понимаю… – закивала она. – Надо – значит, надо.
– Вот и славно. – Я откинулся и даже позволил себе чуть потянуться в кресле. – Ступайте, занимайтесь делом – как положено… И мне бы чаю еще.
– Все сделаю, Александр Петрович. Сейчас же велю. – Арина Степановна поднялась с кресла, засеменила к выходу и уже у самой двери, оглянувшись, добавила: – Вы только не сердитесь, простите старую. А то как зыркнете – душа в пятки уходит… Вылитый дед, ей-богу!
В любой другой день такое сравнение мне, пожалуй, даже бы польстило. Но сегодня я полностью сосредоточился на происходящем. Непростая беседа завершилась, но теперь мне предстояла еще одна схватка с разгневанной женщиной.
И – чего уж там – куда более серьезная.
Воронцова вошла в кабинет быстрым шагом – но все же успела бросить на Арину Степановну красочно-презрительный взгляд. Как же иначе – родовитую аристократку вызвали на ковер, как нашкодившую гимназистку, заставили ожидать – да еще и приняли после какой-то там крепостной старушенции.
Я с трудом удержал улыбку, вспомнив, что одна гостья была старше другой от силы лет на двенадцать.
Но выглядела княгиня, конечно же, превосходно и даже обворожительно. Роскошное темно-синее платье с декольте, тонкая шерстяная накидка на плечи, которая одна наверняка стоила дороже всего гардероба Арины Степановны, вместе взятого. Туфли на высоченном каблуке. И, разумеется, внешность. Подаренная самой природой и доведенная до совершенства косметикой из Парижа и родовым Даром. Простой смертный наверняка потерял бы голову, окажись с ним рядом такая женщина.
Не то чтобы на меня совсем не действовала притягательность Воронцовой – и все же я видел чуть больше, чем другие.
Ее сиятельство изменилась. Сухость кожи не могли скрыть даже дорогущие крема. В волосах не было ни единого седого – но уже благодаря краске, а в уголках глаз собрались крохотные морщинки. И даже сам Дар, истинная сущность княгини, – съежился, пожух и ослаб. Она до сих пор превосходила меня по магическому классу – формально, во всяком случае. Но теперь я без труда «считывал» ее – и вряд ли Воронцова смогла бы мне помешать… Даже если бы почувствовала.
Несколько месяцев вдали от родового Источника сделали свое дело, а собственных сил поймать ускользающую молодость уже не хватило. Княгиня постарела – и внешне, и внутри. Она без приглашения уселась в кресло напротив, метала глазами молнии, без всякого стеснения буквально давила меня своей выдающейся… ну, скажем, харизмой – но настоящей, истинной уверенности у нее не осталось и капли. Только страх, который я ощущал почти физически.
– Это неслыханно, князь! – Воронцова явно подготовила гневную речь заранее. – Заставить женщину подняться в такую рань, ехать…
– Доброго утра, ваше сиятельство… Присаживайтесь, пожалуйста. – Я указал на кресло, которое Воронцова уже и так успела занять. – Вы ведь догадываетесь, для чего я вас позвал?
