Это было в начале 50-х годов минувшего века. Мы жили тогда в Свердловске, отец мой служил в Уральском военном округе, где командующим был Георгий Константинович Жуков. Я со своими сверстниками-одноклассниками, обуреваемые мальчишеским любопытством, частенько толпились в сквере неподалёку от памятника Свердлову против штаба Уральского военного округа в надежде увидеть прославленного героя минувшей войны, – маршала Победы, как его тогда называли. Он, если не был в это время в отъезде, подъезжал к штабу на ЗИС-110, – единственном в городе автомобиле такого класса.
Солдат-водитель услужливо распахивал дверь машины и коренастый, крепко сбитый маршал неторопливо следовал ко входу в здание. Это были минуты мальчишеского кайфа, о чём потом не один день было разговоров в школе и дома.
*
В 1956 году я окончил школу и, желая осуществить свою мечту, – стать геологом, подал документы в Свердловский горный институт на специальность «Разведка месторождений полезных ископаемых». Надо сказать, что это было время массового увлечения молодёжи геологией. Страна гордилась недавним открытием знаменитой «Трубки Мир», – месторождения алмазов в Якутии, об этом много писали в газетах и говорили по радио.
Я неплохо учился в школе, но отличником не был, и когда перед вступительными экзаменами конкурс на специальность достиг 12 человек на место, я дрогнул. Мечта мечтой, но здравого рассудка я не потерял, – сознавал, что через такую толпу мне не прорваться. Еще более страшным было безрезультатно потерять год, тем более что не было гарантии, что на следующий год конкурс будет меньше.
Кто-то из сочувствовавших нам преподавателей, услышав упаднические разговоры абитуриентов, сказал нам, что конкурс на специальность «Подземная разработка месторождений» значительно меньше, и если не хотите терять год – поступайте туда, там геологоразведкой тоже занимаются. Многие из нас приняли этот совет. На уголь я поступать не захотел, предпочёл «Подземную разработку рудных месторождений».
Сейчас я уж и не помню, сколько нам пришлось сдавать экзаменов, помню только, что первым был русский язык, – сочинение на свободную тему. Ограничение состояло лишь в отведённом для этого времени. Рядом со мной за столом сидел такой же, как и я, неудачник, испугавшийся высокого конкурса на геологическую специальность.
Закончив написание сочинения, я внимательно прочёл его, чтобы убедиться, не допустил ли грамматических ошибок. Нет, – вроде всё правильно, но полной уверенности не было. Руководствуясь товарищескими отношениями, обратился к соседу, который к тому времени тоже завершил работу над своим сочинением:
– Будь добр, посмотри мою писанину, не налепил ли я ошибок. – Сам при этом приготовился к исполнению подобной же услуги в отношении своего товарища. Он быстро просмотрел моё сочинение, потом, подобно школьной учительнице, проверяющей тетрадки своих учеников, что-то зачеркнул, исправил. Я не успел воспротивиться такой несогласованной бесцеремонности, как он со словами «я тороплюсь» сунул мне в руки мою работу, сдал свою и выскользнул из аудитории.
– Что он там поначеркал, – поневоле подумал я. Глянул и обомлел. В двух местах вместо правильно написанных, но зачёркнутых выражений красовались их искажённые интерпретации, свидетельствующие о неуверенности автора и его дремучей безграмотности.
– Ах ты, гад, – мысленно, но чуть ли не в голос воскликнул я, – так вот как ты решил избавиться от конкурента. Придёшь на следующий экзамен, – непременно морду тебе набью.
Это не было пустым бахвальством. Я к тому времени действительно был физически неплохо развит.
Во всяком случае, на турнике, стоявшем на спортивной площадке двора нашего дома, в котором почти исключительно жили офицерские семьи, и даже существовала особая пропускная система, я без труда выполнял «склёпку» и всякие мелкие выкрутасы вплоть до появления мозолей на ладонях, пытался даже «крутить солнышко», но это у меня не получалось. Среди дворовых ребят «крутить солнышко» мог только Вовка Беспамятных.
Зато по утрам я без устали то правой, то левой рукой вертел с подбросом валявшуюся на спортплощадке двадцатикилограммовую гирю, подтягивался сколько мог на турнике, а летними вечерами со своими, разделившимися на две группы сверстниками, играл в нечто, подобное баскетболу, забрасывая мяч в нижнюю секцию пожарной лестницы.
Зимой наши физические забавы становились ещё более изощрёнными. В дальнем углу двора, за трансформаторной будкой строили снежный городок, который защищала часть мальчишеской дворовой команды, вооружённая заранее подготовленными снежками, – плотно спрессованными шариками, размером с теннисный мяч, еще и смоченными водой и слегка подмороженными.
Штурмовавшая группа была вооружена тем же оружием. Никаких средств защиты, кроме собственных локтей и внимательной расторопности, не было. Это далеко не всегда помогало, и потому ярко синий «фонарь» где-нибудь на лбу или под глазом был довольно частым свидетельством участия в этой забаве. Жаловаться на свою собственную оплошность было, понятное дело, не принято.
Одним словом, поколение мальчишек послевоенного времени, – моих сверстников было боевым, готовым постоять за себя в любой обстановке. Именно с таким настроем я и явился в институт для сдачи очередного вступительного экзамена, готовый, как и намеревался, «набить морду» моему недоброжелателю. Однако из информационных листков, вывешенных в коридоре возле приёмной комиссии, вычитал, что он «провалился» со своим сочинением на экзамене по русскому языку, отчислен из числа абитуриентов и уже забрал документы. Себя я нашёл в списке успешно сдавших экзамен.
– Ну и чёрт с ним, – с облегчением подумал я, – при его предательской натуре, если не я, то кто-нибудь другой ему морду набьёт, ещё и не один раз.
