В городе творилось что-то непонятное. Никто не хотел со мной разговаривать. Все прятались, и ощущение было такое, что город затих в ожидании чего-то нехорошего. Исчезли даже проститутки, всегда стоявшие на выезде c Елисейских полей. Там, где много бетонных гаражей, с матерными надписями по-русски. Мент, встреченный у входа бар «Макауми», на прямой вопрос – что происходит? – взглянул на меня, как на идиота, и сбежал. Так же повел себя и расфуфыренный полицейский на гнедой кобыле – молча развернул коня и, хлестнув его плеткой, постарался быстрей исчезнуть, только высокий плюмаж на шляпе закачался.
Я понял, что все-таки придется топать к Вовке-морячку – в его баре трется вся портовая шваль и тот всегда в курсе всего. Шагая по непривычно пустым улицам Москвы, я ломал голову над тем, что произошло тут за время моего вынужденного отсутствия. Голова болела, три дня я пил в подвале с китайцем Ли и здоровенным толстопузым хохлом по кличке Цибуля. Сначала наша компания отмечала удачное окончание одного дельца, принесшего некоторый доход, а после продолжали уже по привычке. В этом сраном городе не принято было пить по одному дню – все же время пройдет быстрее – этому научил старый ацтек, которого научили пить еще конкистадоры:
– Спать надо до обеда, в гости ходить на три дня, а пить – не меньше недели, тогда ещё не так скучно… – бесстрастно вещал он, поглощая выпивку, в баре на перекрёстке Пятой авеню и строгой, прямой как стрела, улицы имени Ким Ир Сена.
– Ты чё, идиот, припёрся в такую рань? – «ласково» встретил меня, выглянувший в окошко двери, негр Костя; его круглая чёрная рожа лоснилась, похоже, в заведении Морячка было жарко.
– Открывай!
У меня не было никаких сил вступать в перепалку с «шестёркой» Вовки. Толстая дубовая дверь со скрипом отворилась, и чёрный бугай отодвинул пузо, чтобы пропустить гостя. Войдя в заведение, я ошалел – заведение было пустым: не так как всегда, когда Вовка говорил «заходи, у меня пусто», и это значило, что зал полон лишь наполовину. Нет, сегодня в зале все столы пустовали, и даже на барной стойке никто не спал. Я потряс головой – за все время пребывания в этой Москве не видел ничего подобного. «Может, я все ещё сплю пьяный в нашем подвале?» Уж очень реальность походила на кошмар.
– Где сам?
Негр молча ткнул пальцем в сторону кухни и, уронив голову на грудь, задремал в своём кресле у двери. Я поплёлся к своему столику в дальнем от эстрады углу, и тяжело плюхнувшись на жесткий стул, задумался: «Что сделать, чем подлечиться?» Решив, что всё-таки русский рецепт лучше, крикнул пустой стойке:
– Принеси рюмку чистого! И запить!
– Чё орешь? Не видишь, нет никого!
Из дверей, ведущих на кухню, наконец, появился хозяин. Он зашёл за стойку, булькнул из бутылки в гранёную стопку и, прихватив бутылку пива, направился ко мне.
– Отмечали?
Я кивнул, держа в трясущейся руке стопку со спиртом, потом решился и опрокинул содержимое в горло. Моряк сунул в мою руку открытую бутылку, и я залил раскалённый свинец тёмным английским пивом. Посидел, прислушиваясь к организму и вытирая выступившие слезы. Это было мое личное изобретение – опохмеляться чистым спиртом – убыстрялся весь процесс лечения, правда, больше в этом городе никто так и не последовал моему примеру.
– Как ты хлещешь чистый? – привычно сморщился Вовка. – Ладно, сам знаю, потому что ты настоящий сибиряк, а мы все так – шушера.
За годы, проведенные в городе, все уже знали друг о друге почти все. Я примиряюще махнул рукой:
– Брось. Я же так только по пьяни считаю.
Вовка усмехнулся:
– Ты и огребаешь только по пьяни…
– Черт с ним, сам знаю, что пьяный – дурак. Ты мне скажи – где все люди?
Светлые серые глаза хозяина округлились:
– Так ты не прятаться сюда пришёл?
Теперь наступила моя очередь таращить глаза.
– От кого?
Вовка покачал ёжиком седоватых волос, на его худощавом, обычно бесстрастном, лице появилось любопытство.
– Сколько ты уже здесь?
– Наверное, года два…
Я врал, я точно знал, сколько уже живу в этой непонятной реальности – год, семь месяцев и девять дней. В моей конуре на стене висел календарь с зачёркнутыми числами. После того, как год кончился, я стал ставить маленькие цифры внизу на белом глянце. Для чего я это делаю, я и сам не знал. Теперь это уже рефлекс: каждое утро, когда я дома, трезвый или пьяный, я беру лежащий на полке под календарём огрызок карандаша и рисую цифру. Как в армии – масло съели, день короче.
– Но это значит, что при тебе уже было…
– Что было? Что сегодня все на меня, как на дурака, смотрят?
– Ты мне скажи, где ты был тринадцатого января в прошлом году?
– Тринадцатого? – Я сделал вид, что задумался. – Кстати, какой сегодня день?
– Третье марта, если по-нашему, по-русски. Или ты перешёл на летоисчисление придурков из секты?
– Кончай шутить. У меня голова сегодня не варит.
Тринадцатое января прошлого года я помнил, очень хорошо помнил. Это ведь, если по правилам прошлой жизни, праздник – старый Новый Год. Здорово звучит «старый новый» – совсем под стать всей окружающей сегодняшней жизни. Здесь все перепуталось: годы, страны, стороны света – все! И если задумываться об этом, то долго не протянешь – засосёт. Поэтому старожилы никогда не разрешают новичкам оставаться в одиночестве и надолго уходить в свои мысли. Слишком много уже здесь «серых», скоро их не сможет вмещать "приют" – старый склад на причале, опоясанный двумя рядами колючки. «Серые» почти не опасны, пока на них не найдёт, тогда их или связывать, или и того хуже… На моих глазах франтоватый полисмен из старой Англии застрелил одного такого сбесившегося «серого».
Тринадцатого января я познакомился с Элен. Тут меня словно током ударило: «За три дня пьянки я её ни разу не видел». Она не любила, когда я пил и старалась в такие дни ко мне не приходить.
– Слушай, Вован, ты Ленку не видел?
Я знал, что Вовка её недолюбливает, считая француженку слишком манерной и не приспособленной для этой жизни, но он никогда не соврёт, если она приходила.
– Видел я твою кралю, заходила, тебя искала. Думал, нашла.
– Когда?
– Позавчера.
Я вздохнул: "Идиот, как выпью, про все забываю".
– Про тринадцатое – так что, сегодня должны появиться охотники?
– Ну, ты, Санька, точно все мозги пропил. Старый негр предсказывал это уже три месяца назад.
– Так у него же предсказания пятьдесят на пятьдесят. Могут сбыться, а могут, и нет.
– Это так, но уже три дня все оракулы об этом твердят.
– Так я, блин, как раз три дня и …
– Понятно. Пробухал. На что пьёшь?
– С китайцем и хохлом одно дело провернули.
– Знаю я ваши дела. Опять ходили к дальнему складу?
Я не видел смысла отпираться и кивнул.
– Слышь, Вован, мне бы ещё стопарь.
