Было очень холодно, из дверей автобуса дуло, из окна дуло. На улице стоял крепкий мороз. Человек кутался в телогрейку, засовывая покрасневшие руки поглубже в карманы. Тряслись и все остальные. Печка автобуса еле-еле теплилась, грела она пространство только возле водителя, салон страдал, но ехал. Нужно было на работу. Снова и снова. На работу, на завод. Собирать глобусы. Кому они вообще нужны эти пластиковые глобусы? Какие-то счастливые детишки будут тыкать маленькими пальчиками в глобус, ища на нём Аргентину или Марокко. А что потом? Кому от этого легче?
Человек был одет в телогрейку с номером 15500 на спине и груди. Он знал своё имя, но не говорил его никому. Даже солдаты, приближаясь к нему на улице, светя фонарями в лицо, спрашивали только номер. А имя его уже никому было и не нужно. Но человек знал одно: в этом ледяном городе, увешанном тысячами камер, тысячами модулей биометрической фиксации, он один понимает, для чего всё это.
Остальные ехали молча. Скрипел тормозами раздолбанный советский автобус. Его чинили там же, в гаражах завода по производству глобусов. Запчасти собирали по сусекам, ибо купить новый автобус совершенно не хватало денег. Водитель имел порядковый номер 1234, такой себе красивый номер, как бы говорили в прошлой жизни. Но тут, в ледяном аду, даже самый красивый номер – 1, и то имеет те же самые права, что и последний. Кстати, какой последний? Наверное, 19999? Что-то такое говорил Директор, выйдя тогда на балкон завода. Население этого потерянного в лесотундре городка раньше было приблизительно таким. Потом был распад Советского Союза, потом долгие десятилетия вставания с колен. А вот сейчас мы тут. Возрождаем лесотундру. Производим никому вообще не нужные глобусы, пластиковые шашки, неваляшки и другую детскую хрень. А самое обидное – это бессмысленное существование продолжится и впредь. И никуда от него не деться.
Автобус подъехал к остановке. На выходе из него стояла камера, нужно было подойти, посмотреть в неё, считывался по биометрии проезд. Биометрический контроль и старый убитый автобус – очень контрастное соседство.
– Опять подорожало, – проскрипела тётка, кутаясь в серые платки, с номером 1890.
– Бензин дорогой, конечно, – сказал водитель, – а где дешевеет?
– Со свету сжить хотят, – сболтнул человек в очках, лет 70, с номером 302.
– Триста второй! – прозвучало из репродуктора, – вам предупреждение! Второе предупреждение за сегодня!
– Слушают… – тихо сказал номер 302.
– Микрофоны везде, – также тихо проговорил его сосед, номер 15500.
– А дома? Дома тоже слушают? – непонимающе посмотрел 302 в глаза своему соседу.
Номер 15500 скучно почесался, ответил собеседнику:
– Дома только туалет и ванная пригодны для собственных мыслей. Если вы живёте парой, то на два часа выключают ночью микрофоны в спальне.
– Но у меня комната… В коммуналке… Это старый барак, с общей кухней, где бегают такие тараканы, как слоны. И какая у меня может быть свобода мыслей в этой конуре?
– Недавно приехали?
Номер 302 замялся, было видно, что он новичок:
– Ну да… Всего три дня… Не могу привыкнуть к этому ужасу.
Номер 15500 улыбнулся куда-то в сторону:
– Я понимаю, ваши номера прибывают позже. Те, кто из первой сотни прибыли, а вот 200—500 почему-то нет ещё… Не знаю, как там распределяют. И по какому принципу.
– Я бы вам сказал, да не могу. Сами понимаете…
– Понимаю.
Пришла пора выходить, остановка напротив проходной. Все подходили к биометрическому контроллеру, отмечались. После сканирования личности, каждому оглашалось, сколько на счёте у него средств. У номера 15500 средств хватало впритык, до завода и обратно. Например, выехать на соседний рынок в субботу уже проезда не хватит. Придётся идти пешком около шести километров туда и потом обратно.
Завод поглощал втекающие в него ручейки людей. Трубы дымили непонятным сизым дымом, першило в горле. Было неприятно и омерзительно туда идти. Но идти надо. У входа стояли несколько бронемашин с солдатами. Солдаты все одеты в белую зимнюю экипировку, так как город около Полярного круга, здесь большую часть года царит лютая зима. На лицах у солдат – маски, на глазах чёрные очки. У некоторых тепловизоры. Обычно они молчаливые, говорят лишь когда нужно проверить личность и номер горожанина, но сейчас изредка было слышно разговор.
Слушать, а тем более, подслушивать это строго воспрещается. Ибо сказано в Скрижалях: – «Не держи в мыслях своих то, что не касается самого себя»
А ещё в этих Скрижалях много пунктов, все не перечислишь. Кстати, надо учить, скоро будет экзамен Патриотической Веры, нужно читать наизусть первые тридцать пунктов Скрижалей. Каждый месяц экзамен… И каждый месяц кто-то не сдаёт. А премии лишиться не хочется. Ой, как не хочется. Премия – это целых десять килограммов крупы или макарон. Даже учитывая инфляцию, премия – это важно. Можно макароны отложить на будущее. Крупу сложно, могут её пожрать насекомые, а вот макароны…
С такими мыслями номер 15500 зашёл через проходную на завод. На проходной снова биометрия, отпечаток пальца, говорит робот из репродуктора, сколько дней осталось до получения скудной зарплаты. И что удивительно… Раньше, до приезда сюда, и задуматься не мог, как это возможно. Ждать какой-то день, мечтать, чтобы этот день настал. Получать на карту цифровые деньги, бежать в магазин, покупать еду. Отдавать кредит, взятый тут же, недалеко, под ужасные 20 процентов в месяц. А без кредита то как? Ведь хочется в этой зимней ужасной ночи смотреть телевизор, отвлекаться от рутины на дебильном и не нужном никому производстве глобусов. А по телевизору снова говорят, как много мы достигли за год… Сколько спутников было запущено, сколько заводов по производству глобусов мы открыли. И на каждом глобусе, размером с футбольный мяч, наша необъятная страна становится всё больше и больше. И цвет нашей страны – ярко красный, и она уже занимает половину почти этого шара. А дальше – больше. Займём и весь шарик. Вроде бы, надо начинать в этот момент гордиться?
Номер 15500 переоделся, телогрейку и ватные штаны сменил на синюю спецовку, сел за привычный уже, приевшийся за три месяца, автопогрузчик. И снова восемь часов работы. Поддоны, паллеты, туда-сюда, склад-завод-завод-склад. И глобусы, игрушки, пластиковые чашки, детские машинки, отлитые топорно, окрашенные вручную женщинами в соседнем цеху. Кому нужна эта работа?
– Я так больше не могу! – заорал справа женский голос, – где моя шуба? Почему я хожу в этой дряни?! Если я живу так, как вы хотите, суки, дайте мне то, что у меня было!
