Пролог. Наконец-то я старая дева!
– У вас, барышня, ус отклеился, – с невыразимо-скорбным вздохом сообщила Нэн.
Я поспешно обернулась к зеркалу. Да чтоб его!
– А так? – подклеив проклятый ус, я покрутилась. – Как я тебе?
Нэн вздохнула еще жалобнее.
– Срамота-то какая, барышня! У вас же все видно!
– Что видно? – я, нахмурившись, еще раз окинула себя взглядом. Да вроде прикрыто все. Вполне приличные штаны. Жилет я нарочно выбрала свободный, из жесткой ткани, чтобы скрадывал лишние изгибы.
– Все! – категорично объявила моя бесценная нянюшка. – И зад, и перед, и откель ноги растут! Срамота одна!
– Гхм… мужчины вообще-то так и ходят. Прямо с задом и передом!
– Пфф! – Нэн пренебрежительно махнула рукой. – Мужчины! Да кому они нужны-то?
– А я? – я философски пожала плечами, и нянюшка снова вздохнула. А я широко улыбнулась. Ну в самом деле – это же прекрасно! – Я старая дева! Никому больше нет дела до меня!
Свой двадцать пятый день рождения я отмечала в компании Нэн и призраков. Больше никто не стал меня поздравлять. Считается, что для незамужней девушки это – конец всем надеждам. Ха! Да это мой первый настоящий праздник за много лет – я наконец-то официально старая дева! Больше никаких ужинов с дядей Вильгемом, никаких знакомств с женихами и чаепитий в женских клубах. Ни-че-го!
Никому нет дела до того, чем занимается старая дева, куда она ходит и как одевается. И это восхитительно!
Хотя, конечно, если бы кто-то узнал, что я примеряю мужскую одежду, все равно вышел бы скандал.
– На самом деле вполне неплохо, – бесстрастный голос над самым ухом в первую секунду, как обычно, заставил слегка вздрогнуть. Старомодно одетый высокий сухощавый джентльмен с седыми бакенбардами и тростью в руках стоял за моим плечом.
К появлениям и исчезновениям дядюшки Рэндафа привыкнуть невозможно. Большинство призраков предпочитают эффектно выплывать из стены или сплетаться из дымных клубов прямо перед тобой. И только мой родственник каждый раз просто возникает у меня за спиной и будто продолжает только что прерванный разговор. Иногда я думаю, что он таким образом развлекается – в конце концов, не так уж и много у него для этого возможностей.
– Я бы посоветовал подумать о коже – она слишком нежная даже для мальчишки. Постарайся двигаться менее плавно. Шагай шире! И, разумеется, голос. Голос никуда не годится.
Я кивнула, ничуть не обидевшись. Если старый призрак что-то говорит – к его советам всегда стоит прислушаться.
Вообще-то дядя Рэндаф мне никакой не дядя – он приходился дальним родственником одному из моих предков, служил в его доме дворецким и был истинным джентльменом в услужении… а сейчас – просто моим старым другом. Это я когда-то в детстве называла его “дядей”. А как было бы здорово, будь он жив и будь именно он моим опекуном! Все могло бы сложиться по-другому… впрочем, что теперь жалеть. Я предпочитаю действовать в тех обстоятельствах, что имеются, а не рыдать о несбыточном.
А имеется у меня – дядюшка Вильгем, благодаря которому от моего наследства почти ничего не осталось; письмо от настоятельницы Саомского монастыря Пресвятой Лизарии; билет на мое имя – до этого самого монастыря; документы на дом в Доревилле и… чужая именная карта с потертым дагерротипом усатого юноши.
Совсем не так уж мало, если подумать.
Я еще раз придирчиво осмотрела себя в зеркале. Да, Рэндаф прав. Кожа… может, потереть щеки чайным настоем, чтобы ее затемнить? Будет выглядеть как загар. А голос – не проблема вовсе. На артефакт, конечно, пришлось изрядно потратиться, а с деньгами у меня и без того негусто, но я не жалела ни о чем.
– Вот Рэндаф говорит, что я отлично выгляжу! – сообщила я Нэн.
Та в ответ только фыркнула, и не подумав испугаться. Подумаешь, где-то рядом невидимый для нее призрак!
– Передайте этому старому похабнику, что он понятия не имеет о приличиях и о том, как должны выглядеть юные нисс!
– Передай этой необразованной селянке, что ей стоило бы выучить значение слова “маскировка”, а не заботиться о моем воспитании – которое, к слову, получше, чем у нее! – тут же откликнулся дядя.
Само собой, никому ничего передавать я не стала. Эти двое терпеть друг друга не могут, даже при том, что Нэн никогда не видела дядю и не слышала его голоса. Они постоянно пытаются пикироваться через меня.
Мама говорила, они цапались еще до моего рождения – когда Нэн была только ее горничной.
Мама – Видящая смерть, как и я. То есть… была Видящей. Хотя я по-прежнему надеюсь, что она еще где-то есть. И, возможно, даже жива.
Во всяком случае, я сделаю все, чтобы выяснить, что случилось с моими родителями на самом деле.
Даже если для этого придется носить нелепые усы и мужскую одежду.
Глава первая. Безумный план
Вообще-то план был совсем другой. С самого начала я собиралась просто сбежать по дороге к монастырю – благо поезд на Саом идет через Доревилль. Для того и настояла, что поеду железной дорогой. Якобы до сих пор боюсь телепортов. Впрочем, дядюшка был только рад – своим “капризом” я немало ему сэкономила. И, в общем-то, по закону никто не мог бы меня ни остановить, ни силой отправить в монастырь.
Увы, у плана были серьезные недостатки.
Рано или поздно слухи о моем возвращении дошли бы до дяди Вильгема. Все-таки в Доревилле мою семью отлично помнят. И для дяди я была бы как бельмо на глазу. Одно дело – племянница в монастыре. Так и не оправилась от горя, бедняжка, удалилась от мира, передала обители все имущество. Это бывает. И кто там станет то имущество пересчитывать? Все вполне благопристойно. И совсем другое – старая дева в откровенно бедственном положении, которую он не смог ни выдать замуж, ни толком обеспечить. Учитывая, что все отлично знают о моем немалом когда-то наследстве, это вызвало бы много вопросов к дядюшке и изрядно подпортило его деловую репутацию.
А репутацией своей он очень дорожит. И что предпринял бы, мне даже знать не хочется.
Точнее… на самом деле, я знаю. И именно поэтому не пыталась ничего делать до своего дня рождения. До двадцати пяти лет девушка находится под опекой семьи – пока не перейдет под опеку мужа. И только если найти жениха к этому возрасту не удалось, она может получить полную самостоятельность – например, возможность распоряжаться своими средствами. Ну и, само собой, считается, что выйти замуж после двадцати пяти уже практически невозможно.
Если бы только я сделала что-то, что не понравилось бы дяде – моему опекуну, ему ничего не стоило бы объявить меня сумасшедшей.
С моим даром это совсем несложно. Свидетелей того, как я болтаю с кем-то невидимым, ругаюсь или смеюсь, найдется сколько угодно. А там можно и сдать… куда следует в таких случаях. И вот это – уже на всю жизнь. Которая, впрочем, будет, скорее всего, недолгой. И все мое состояние все равно перешло бы к дяде как самому близкому родственнику.
