У вокзала стояла женщина, умоляюще вытянув перед собой лист бумаги, а неугомонный ветер вырывал его из ее рук.
– Прошу вас, – молила она, – вы видели эту девочку?
Как и многие другие, мужчина проигнорировал ее вопрос и оттолкнул женщину, торопясь по своим делам. Заморосил дождь, но вскоре небо затянулось тяжелыми тучами, дождь усилился, волосы и одежда женщины промокли насквозь.
Ее это не останавливало. И ничто не остановило бы. Прижав листки к груди, она поковыляла к девушке в красной прямой юбке и туфлях с заостренными носками, как раз выбегавшей из вокзала.
– Извините, вы не видели эту девочку?
Взяв листок, незнакомка с сочувствием сказала:
– Простите, нет.
– Прошу вас, взгляните еще разок.
Девушка опустила глаза на фото, но, открывая зонтик двумя руками, тряхнула головой и уронила фотографию на мокрый тротуар. В схватке с ветром она пыталась удержать зонтик над собой, сжав его так сильно, что у нее побелели костяшки на руках. И суетливо поспешила прочь.
Женщина взглянула на нее, а затем остановила взгляд на промокшем, брошенном на асфальт листке. С ее губ сорвался тяжелый вздох. Казалось, ее ребенок смотрел в ответ на маму, а дождь, колотивший по фото, был слезами на щеках девочки. Женщина дрожала от страха, тихо повторяя клятву: «Боже, я должна найти тебя – я должна».
Она расправила плечи, ее вид выдавал отчаянье, но был достаточно решительным. Очередной поезд высадил пассажиров на станции, и она увидела сплошной поток лиц. Вытянув руку, снова начала показывать людям фотографию.
На улице совсем стемнело, и лишь тогда женщина сдалась. Промокшая до костей, едва держась на ногах, она отправилась домой.
Дом был совсем пустым и унылым, когда она вошла в него. Шикарная обстановка теперь не радовала ее. Женщина была в полном одиночестве. Они все покинули ее, но это не важно. Все ее мысли занимала лишь дочь.
Вода с мокрых волос капала на толстый красный ковер, а мокрые локоны липли к лицу. Она устало поднялась в свою комнату и, стянув с себя промокшую насквозь одежду, надела розовый стеганый халат. По ее щекам катились слезы, она упала на кровать, прижав подушку к груди. Прошло уже три месяца. Женщина боялась, что полиция сдалась, а вот она ни за что не сделает это. Она скорее умрет, и, раз уж на то пошло, смерть – самый легкий выход.
Это ее вина, женщина знала. Она всхлипнула. Деньги стали ее богом, а способ их добывания подверг ее маленькую девочку опасности. Охваченная волной страха, она почувствовала, как в животе что-то сжалось. С ее ребенком произошло нечто ужасное.
Как она позволила деньгам стать навязчивой идеей? Все началось еще в детстве – ее железная воля выковалась благодаря отчаянному желанию, в отличие от матери, жить в достатке. Но было еще кое-что. Помимо прочего, дело в мужчинах! Одержимая жаждой мести, она заставляла их платить деньги.
Они действительно платили, и она действительно заработала состояние, но какой ценой? «Моя малютка! Мое дитя!» Теперь деньги не имели никакого смысла. Она сожгла их все, до последней купюры, но это не помогло найти ее дочь. «Что еще вам нужно?» – стенала она в слезах, устремив взгляд в небо.
Женщина всхлипывала, не в силах сдерживать отчаяние, охватившее ее. Она попыталась подумать о чем-то другом, о прошлом и о том, с чего все началось.
Эмма Чемберс подтянула потертое одеяло к подбородку, когда одна из ее трех сестер потащила его на себя. На чердаке стоял холод. В дальнем углу лежал еще один соломенный матрас, на котором ютились ее четыре брата. Один из них перевернулся, громко испортив воздух, а другой, старший, зычно храпел.
Дом всполошился, пробудившись от дремы. До ушей Эммы доносились едва слышные звуки: закрывающаяся дверь, кашель, скрип ступенек под ногами отца. Сквозь кусок ткани, натянутый через весь чердак и отделявший детей от родителей, она услышала мамино мягкое бормотание и ощутила ее страх.
В свои шестнадцать, живя в такой тесноте, Эмма уже давно не питала никаких иллюзий. Ее папа был пьяный, он еле волок ноги по ступенькам, а это значило, что те гроши, которые он заработал трудом помощника каменщика, уже утекли в карман местного трактирщика. Паб «Руки короля» на углу их улицы в Баттерси в Южном Лондоне являлся настоящим магнитом для ее отца. Очень редко, проходя мимо, он не заглядывал туда.
Шум нарастал, до Эммы донеслась нетерпеливая брань отца, и он наконец появился в низком квадратном проеме, громко ступая по деревянному полу. Затем последовал грохот его ботинок об пол, когда он их снял, после – шуршание одежды. Эмма напряглась, испугавшись за мать, и вскоре началась обычная ночная потасовка:
– Ну же, женщина!
– Нет, Том.
Звук пощечины, всхлип, и его суровый голос:
– Ты моя жена.
– Дитя вот-вот родится. Ты можешь оставить меня в покое?
– Ладно тебе, еще несколько недель. А теперь, ну-ка, Майра, приподними ночнушку.
– Мне нездоровится. Ты можешь перебиться без этого хоть одну ночь?
– Нет, никак не могу.
И началось: ворчание, стоны. Эмме хотелось закричать, подбежать к родительской части чердака и оттащить отца от матери. Он животное, свинья, но из прошлого опыта она знала, что ее действия лишь усугубили бы ситуацию. Лучше ничего не предпринимать, разве что помолиться, чтобы это поскорее закончилось и с мамой все было хорошо.
Эмма закрыла уши руками, стараясь заглушить ненавистные звуки, а когда одна из сестер перевернулась, то снова стянула с девушки одеяло. Живот Эммы урчал от голода. На ужин они ели один лишь капустный суп, так что она не удивилась, когда брат опять громко испортил воздух.
Эмма всю неделю думала о еде, но в тот день мысль о папиной получке немного подбадривала ее. Теперь, впрочем, не стоило надеяться ни на какой хлеб, который мог бы дополнить их скудную диету. Она пыталась успокоиться, но на нее нахлынула ненависть – отвращение к тому, чем стал ее отец.
