Старые серые перекошенные домишки жались друг к другу, разделенные узкими огородиками, обнесенными заборами из высохшего еловника. Домики стояли в два ряда вдоль одной-единственной улицы в маленькой деревеньке, в которой жил Петрович. Заброшенная, забытая, лишенная всех благ цивилизации, за исключением, может быть, только электричества, деревня находилась в глухомани Центральной России. Правда, понятие глухомани для каждого свое. Для жителя Москвы, например, глухоманью может быть место в двухстах-трехстах километрах от столицы, а для жителя Сибири глухомань – это когда целый день, а то и два пути по тайге без дорог и населенных пунктов. Глухомань Петровича – это не то и не другое, просто почти заброшенная деревушка где-то в пятистах километрах от столицы, в которой и был домик Петровича, окруженный с трех сторон лесом, который начинался почти сразу за огородом. Улица по деревне домов в десять, дорога вдоль улицы, сырая и осыпанная желтой листвой от деревьев, растущих кое-как вдоль нее.
Петрович неторопко шел по деревне по дороге, которая уводила от деревни в лес, который темной полосой наступал на деревушку с трех сторон, пытаясь ее поглотить в свое сонное влажное, пахучее хвоей и прелью чрево. Моросящий холодный дождь, изредка переходящий в мокрый снежок, – ноябрь подходил к концу.
В ногах Петровича весело бежала маленькая черненькая собачонка породы русский спаниель. Она отбегала, возвращалась и вновь отбегала, поглядывая в глаза хозяина, и видно было, что рада предстоящему походу, несмотря на сырость и холодный ветер, несмотря на то, что была вся мокрая. Черная кудрявая шерстка блестела от дождя, сыпавшего плотной мелочью капель вперемешку с мокрым снегом.
Петрович шел в свой дальний лесок, который рос за небольшим полем с южной стороны деревеньки. С восточной стороны деревни почти вплотную к ней текла небольшая речушка со студеной и чистой водой. За рекой почти сразу опять начинался лес.
Лесок Петровича местные называли непролазник, он представлял собой действительно полностью непроходимую чащобу, сосны росли плотно одна к одной, особенно по краю, многие деревья имели закрученные в немыслимые узлы стволы, причудливые деревья создавали ощущение неуютного места. Поросший кустарник по кромке леса разросся стеной и переплелся так, что образовалась естественная изгородь, через которую пробраться было просто невозможно, не ободравшись и не намокнув от обильно сырой растительности. Глубже, за кустарником, по самой кромке леса густой стеной росли молодые елки, наступая на поле, которое нерегулярно, но все-таки иногда распахивали задрипанные тракторишки, присылаемые администрацией из центра. В этот «непролазник» не забредали ни местные, ни пришлые грибники, да и грибов, похоже, в нем не могло быть. Лес не прореживали, и в нем не рубили ни дрова, т.к. деревья были негодные, закрученные порой, с гнильцой, да и просто непонятно почему, но этот участок где-то гектаров в пять или семь никто не трогал, он жил своей дремучей жизнью.
Петрович жил в этой деревеньке с самого рожденья, не выезжая никуда, кроме центральной усадьбы, которая была в 6 километрах от его дома. Там когда-то была школа (6 классов), которую он с грехом пополам закончил и потом работал в колхозе, который развалился уж лет тридцать тому назад, в самом начале революционной убийственной перестройки. В армии Петрович не служил по причине негодности по каким-то там внутренним негодным параметрам, о которых он и не знал, и не интересовался. А вот работал, когда был молодым, за двоих и поэтому всегда пользовался у начальства благосклонностью, да еще имел характер совершенно безотказный, выполняя все просьбы односельчан в помощи как по строительству, так и по каким-то другим сельским нуждам. Причем за свою работу никогда ничего не требовал и даже и не спрашивал вообще: что дадут, то и брал, а у пожилых и немощных стариков (и в особенности старух) не брал ничего вообще.
С детства Петрович жил в скромности и обстановке столь простой, что для обычного человека она казалась просто нищенской. Родители его, простые колхозники, всю свою недолгую жизнь на земле проработали в колхозе, ничем особым не выделялись, разве что такой же скромностью, работоспособностью и безотказностью, за что имели огромную любовь и уважение односельчан. Ушли из жизни они, рано погибли на войне, на которую ушли сразу, как услышали о нападении Гитлера на СССР. Воспитывали Петровича дед с бабушкой. Петрович унаследовал все присущие родителям черты. Из одежды он имел всего несколько самых необходимых вещей для каждого сезона, причем носил их до полного обветшания и негодности. Все вещи его были или подарены ему кем-то, или выброшенные и подобранные им. Себе он ничего из вещей отродясь не покупал. Зато огород у Петровича был просто шедевр, нет, он был небольшой, все сажалось и возделывалось в самом необходимом количестве, но зато какое было качество. Картофель имел такой вид и вкус, что и не на каждой выставке сыщешь; овощи: свекла, репа, чеснок, фасоль, горох – все, что росло у Петровича, было просто фантастического качества. Мало того, он и соседям своим всегда готов был подарить ростки, семена и прочее для посадки. Соседи радовались, но через год-другой продукция приобретала обычный вид, а то и вырождалась вовсе.
Питался Петрович только своим, тем, что выращивал на своем огороде, плюс дары леса: ягоды, грибы, иногда рыбка, которую он иногда любил половить в своей речушке у деревни.
Вообще, Петрович сам себя считал человеком зажиточным, и, когда ему назначили пенсию и стали приносить деньги домой, да аж три тысячи рублей, он вначале даже растерялся.
– Да на что они мне, – говорил Петрович. – Деньги у меня всегда есть, грибы или ягоды вон дают столько, что и ввек не истратить.
Но потом привык и даже стал иногда покупать в приезжей лавке сахар и конфетки, одаривая затем ими всех бабушек в округе, до которых мог добраться.
Жил Петрович всегда один, хоть выглядел довольно привлекательным. Красивые русые волосы и правильные черты лица, высокий и статный, широкие плечи, широкая кость, крепкого крестьянского покроя фигура. Но спутницу жизни он не встретил, и это немудрено, т.к. он не выбирался из своей деревни далее центра, а в центре бывал раз-два за сезон. Да и, живя в деревне, всегда пропадал в лесу. Бывало, что по несколько недель кряду, заготавливая травки, грибы, или просто изучал лес, как он говорил. На замечания или подтрунивания односельчан Петрович только смеялся и беззлобно смотрел своими голубыми глазами на своих заботливых соседей.
