Сальваторе Сеттис - «Гроза» Джорджоне и ее толкование. Художник, заказчики, сюжет

«Гроза» Джорджоне и ее толкование. Художник, заказчики, сюжет
Название: «Гроза» Джорджоне и ее толкование. Художник, заказчики, сюжет
Автор:
Жанры: Искусствоведение | Критика | Культурология
Серия: Studi italiani
ISBN: Нет данных
Год: 2023
Другие книги серии "Studi italiani"
О чем книга "«Гроза» Джорджоне и ее толкование. Художник, заказчики, сюжет"

Интерпретация двух самых известных и загадочных картин венецианского живописца Джорджоне: «Гроза» и «Три философа» – задача, которую пытались решить несколько поколений исследователей. В книге Сальваторе Сеттиса, многократно переизданной и впервые публикуемой на русском языке, автор критически анализирует существующие научные подходы, которые отражают ключевые методологические повороты и конфликты в истории искусствознания XX века. Сеттис тщательно работает с историческими источниками, помогающими составить представление о политическом контексте эпохи, в которой жил Джорджоне и его заказчики, об обстоятельствах общественной и частной жизни Венеции начала XVI века, повлиявших на стилистические инновации художника. Рассмотрев различные версии истолкования «Грозы», Сеттис предлагает собственную оригинальную разгадку картины, учитывающую все детали этого творческого «пазла». Сальваторе Сеттис – итальянский искусствовед, археолог и филолог, президент Научного совета Лувра, бывший руководитель Исследовательского института Гетти и Высшей нормальной школы в Пизе.

Бесплатно читать онлайн «Гроза» Джорджоне и ее толкование. Художник, заказчики, сюжет


Предисловие

Я бы, вероятно, не написал эту книгу, если бы не получил грант Фонда Александра фон Гумбольдта, благодаря которому я смог провести разыскания сначала в Бонне (Институт археологии и Институт истории Боннского университета), а затем в Лондоне (Институт Варбурга). Помимо благодарности Фонду, который всегда щедро помогает своим стипендиатам и поддерживает их, я хочу выразить особую признательность своему коллеге Николаусу Химмельманну, чье сердечное и ненавязчивое участие сделало столь приятными месяцы, проведенные в Бонне.

Я с благодарностью хочу отметить тех, кто целиком или выборочно прочел эти страницы и своими критическими замечаниями и предложениями внес особый вклад в книгу: это Кьяра Фругони, Грация и Альфредо Стусси, Паола и Альдо Дж. Гаргани, Гвидо Падуано, Джованни Превитали, Франческо дель Пунта. Указания Марино Беренго и Марио Роза сыграли большую роль в написании последней главы; а мои обсуждения и дружеские отношения с Карло Гинзбургом оставили глубокий след во всей книге. Микела Сасси и Адриано Софри помогли мне вычитать черновые варианты монографии.

Я посвящаю свой труд моим родителям – Рокко Сеттису и Кармелине Менья: это не просто жест сыновней преданности, но свидетельство того, сколь сильно их неизменная и постоянная любовь помогала мне именно в тот период, когда я писал эту книгу.

I. Сюжет и не-сюжет

1. Очень старый человек с огромными крыльями из одноименного рассказа Габриэля Гарсиа Маркеса появился в одном сонном южноамериканском доме внезапно. Под любопытными взглядами соседей он увяз в грязи двора и долгое время жил вместе с курами в огромной клетке. Кто он – становится ясно не только из его описания, но и из названия другой повести, которая в сборнике рассказов[1] следует после, но была написана несколькими годами раньше: «Море исчезающих времен». Величественное время, которое обнаруживает Истину и, приводя в движение свою косу, напоминает людям о скоротечности их жизни, быстрое, ускользающее и вечное время превратилось в огромного щуплого цыпленка, не потеряв своей неуклюжей торжественности. Гарсиа Маркес разом высвобождает огромное количество символов, являя безграмотным и изнуренным нищетой крестьянам невероятного персонажа, который в силу этой невероятности вызывает исключительно разумные вопросы. Облекая потускневший со временем образ в плоть и кровь, писатель показывает одновременно наготу и величие этого образа.

До тех пор пока уже лишенное всякой предостерегающей силы Время являлось лишь в осыпающихся фресках, эстампах в пыльных рамах на стенах гостиных да в книгах-эмблемниках, расставленных на элегантных полках к радости ученых, оно могло представать случайным фрагментом голословной и безвредной системы символов, тяжелой пешкой в интеллектуальной игре, где интеллектуальность служила самоцелью. Мы могли равнодушно или уважительно любоваться красотой этой системы символов и снова и снова описывать ее словами: в праздности богатых людей создание полотен и наслаждение при их созерцании могли представать двумя сторонами одной медали. Мы могли улыбаться или задаваться вопросом о том, кого изображает та или иная фигура, исследуя ее генеалогию и значения: и это тоже – интеллектуальная игра, упражнение в эрудиции, далекое от того шума и той пошлости, которые, увы, неизменно являются частью мира богатства и самой жизни. Быть «знатоком» означает манипулировать формулами, которые позволяют восхвалять произведение искусства, угадывать его автора, назначать ему цену, конечно же, ради прибыли, все больше в угоду рынку антиквариата; расшифровка значений вовсе не обязательна для продажи и обстановки интерьеров, это лишь дополнительный любопытный факт для покупателя.

Но Время, вырванное из бесплотной, неоднозначной и доступной немногим системы символов, может жить рядом с горсткой крестьян и без крыльев. Облекая его в плоть и кровь, мы можем раз и навсегда понять, что символ живет среди нас; он не чужд нам; он не принадлежит лишь немногим; он позволяет задавать вопросы.

Изысканный парадокс Хорхе Луиса Борхеса гласит, что забвение есть наивысшая форма памяти. Возможно, именно поэтому в его рассказе обреченный на невыносимое бессмертие Гомер мудро разучился говорить, превратившись – как и Время у Гарсиа Маркеса – в необразованного и дикого старика, который отказывается – или не способен – отвечать на задаваемые ему вопросы. Но если бы его новые собеседники не требовали от него отдавать назойливую дань вечной и неизменной «классике», Гомер, вновь обретя дар речи, вероятно, смог бы со страстью и силой рассказать о приключениях Ахиллеса и Одиссея, а Время в облике старца представило бы нашему беспокойному взгляду истину. Если мы научимся чувствовать красоту внутри значения, а не за его пределами, внутри истории, а не вне ее, если мы научимся понимать, а не только любоваться, атрибутировать и покупать, возможно, мы действительно сможем уничтожить то созданное нами «искусство», освободив его от надуманного бессмертия; и тогда, наконец, мы все научимся наслаждаться искусством во всей его полноте.


2. «Во всех областях окончательный шаг – это реинтеграция содержания в форму», – пишет Жан Пиаже, цитируя Клода Леви-Стросса. В искусствоведении более чем где-либо история формы отделилась от истории содержания: «художественная критика», разрабатывающая списки атрибуций и выносящая суждения об эстетической ценности произведения, на деле противостоит иконологии, стремящейся расшифровать значение образов, передаваемых из поколения в поколение.

По крайней мере, с тех пор как Винкельман заявил о стремлении искать в античных изваяниях «сущность искусства», культ и исследование высшей Красоты, которая проявляется или не проявляется в произведениях скульптуры и живописи и соответственно превращает или не превращает их в «произведения искусства», стали неотъемлемой частью буржуазной культуры, несмотря на то что Прекрасное определялось сотнями различных способов и не всегда через явные мистические и метафизические характеристики. Таким образом, в XIX веке искусствоведение приобрело очевидные черты науки об эстетическом наслаждении и техниках его передачи другим с помощью перевода опыта в слово. Крупный искусствовед – это нередко коллекционер и рисовальщик, часть своего времени посвящающий отделению интуиции художника от интуиции критика. Таким образом, он показывает, как критика стремится стать, если можно так выразиться, искусством искусства.

Вкус буржуазного обустройства интерьеров, проглядывающий на заднем плане подобной эволюции, опирается, с одной стороны, на великие декоративные начинания, часто связанные с претенциозными воззваниями к прошлому (как неоготика – готическое «возрождение»,


С этой книгой читают
1697 год. В небольшой пьемонтской деревне арестован Джован Баттиста Кьеза – священник, занимавшийся массовыми изгнаниями бесов вопреки указаниям архиепископа. Осуждение и последующее исчезновение главного героя становятся отправным пунктом исследования, в котором история отдельной жизни соотносится с общими теоретическими концепциями, выдвинутыми учеными применительно к XVII веку. Джованни Леви – один из основоположников микроисторического подход
В течение двух столетий (сер. XVIII – сер. XX веков) западная поэзия претерпевает радикальную трансформацию. Поэты обретают беспрецедентную свободу: они начинают писать нарочито темные по смыслу тексты, нарушать правила метра и синтаксиса, обновлять лексику, устранять дистанцию между собственной персоной и лирическим героем. В своей книге историк и теоретик литературы Гвидо Маццони реконструирует ключевые этапы этой метаморфозы и интерпретирует е
Представить огромное и еще до конца не осознанное значение философии и творчества Казимира Малевича для естествознания, для развития общества и для всех поколений – значит представить глубокую сущность научных открытий Казимира Малевича, проявляющихся на фоне грандиозного художественного мастерства. Эксперимент и теория как способы нелинейной подачи информации направлены на то, чтобы внести ясность в понимание идей супрематизма и четвертого измер
Формула искусства как нового зрения была выдвинута художественным авангардом и с тех пор стала общим местом у будущих поколений искусствоведов, литературоведов и культурологов. Между тем не менее масштабное облако смыслов в культуре модерна связано с понятиями руки и жеста. Книга Сюзанны Штретлинг обращается к многогранной проблеме тактильных взаимодействий между человеком и произведением искусства и открывает читателю пласт авангарда, сосредоточ
Прогулки по Флоренции Джона Рёскина – путеводитель по раннему Ренессансу во Флоренции и одновременно школа взгляда, обучение видеть несходное в повторяющемся и сходство в непохожем. Рёскин научил воспринимать Флоренцию динамично, перейдя от восторгов к анализу идей, вдохновлявших эпоху Возрождения. Флоренция Рёскина – знакомая незнакомка, приоткрывающая тайны лишь тем, кто знает и тайну интеллектуального наслаждения, и тайну доверчивой беседы. Пе
В данной книге представлено исследование творческого наследия русского художника Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина в контексте его философско-мировоззренческих взглядов. Впервые детально исследованы творческий аспект взаимодействия К. С. Петрова-Водкина со «скифами» (литературно-философским объединением, пропагандировавшим максималистские взгляды и революционное преобразование мира), а также влияние «скифских» идей на его художественную картину м
Охотник – это не должность или звание… это состояние души. Когда ты стоишь перед выбором – стать жертвой или хищником… Что ты выберешь? Он сделал свой выбор! Он бьется до конца и не прощает обид! Он единственный представитель своей расы! Продолжение приключений Артема в мирах Содружества.Содержит нецензурную брань.
Охота становится все сложнее, ведь новая дичь всегда опаснее старой. Не превратится ли охотник сам в жертву? Как распознать друг или враг перед ним? Чего стоит улыбка политика. Встреча с теми, кто считает всех разумных лишь кормом на пути к величию… Что принесет она Артему, который просто хочет защитить своих близких? Продолжение приключений землянина Артема в мирах Содружества.Содержит нецензурную брань.
Книга для работы с детьми с нарушением понимания обращенной речи и другими тяжелыми нарушениями. В книге представлена уникальная методика с готовыми заданиями по обучению письму через акустический ритмический рисунок приложенный к каждой букве, к каждому графическому элементу буквы. Поэтому прописи получили названия РИТМОПРОПИСИ. По этим прописям легко и интересно ребёнок учится писать буквы, даже самые сложные.Акустический рисунок должен быть ри
С одной стороны, поэзия – это легкость и полет. Светлый порыв и яркие фантазии. Свобода, на которую вырывается то, что томилось в заточении души или сознания. Это музыка, которая не только в словах, но и между строк. Это шепот или голос свыше. Это поцелуй Бога – в макушку того человека, для которого сказанное не пустой звук. Но, с другой стороны, поэзия – это и рамки. Не оковы или железные прутья решетки, а поле зрения, окоем и горизонт, без кото