День первый
Гугуша понятия не имел, как он оказался на острове Куку. Впрочем, что было до острова – он тоже не знал. Просто открыл зеленые, окруженные густыми темно-синими ресницами глаза, огляделся и сказал: «Я на острове Куку. Я – Гугуша». И пошел искать еду.
Он шел, медленно переставляя короткие толстые лапы, длинный хвост волочился по земле, собирая колючки. «Интересно, – думал Гугуша, вороша носом ворох сухих листьев, – почему меня совершенно не удивляет то, что я на каком-то острове? А был ли я где-то еще? Гугуша – какое странное имя. Наверное, оно что-то должно означать». Под листьями сидела большая зеленая испуганная гусеница. Гугуша слопал ее с большим удовольствием, затем сел на задние лапы и тщательно протер передними мордочку. «Я чистоплотен, – констатировал он, – но гусеница была мелковата, чтоб застрять в зубах. Хм, однако, маловато будет».
Он нахмурился и посмотрел на свой круглый, поросший светло-голубой, почти белой короткой шерстью животик, повытаскивал из шерсти травинки и прислушался. Гусенице в желудке явно было одиноко, и потому тот еле слышно бурчал.
«Нехорошо», – подумал Гугуша, опустился на все четыре лапы и зашагал дальше.
«Не поем, – размышлял он, – так хоть огляжу окрестности. Все – польза. О, я, кажется, люблю пофилософствовать. Любопытно».
Гугуша шел по дорожке, которую кто-то заботливо посыпал мелким речным песком, и смотрел по сторонам. Местность не казалась ему странной. Ни лиловые кусты с длинными, развевающимися на ветру листьями, ни трава – то зеленая, то вдруг малиновая.
«Чему я должен удивляться? – мысленно произнес Гугуша, – Я и сам голубого окраса. У меня вон когти даже синие. Хотя с точки зрения мимикрии это не есть хорошо. Не могу же я упасть в травку и притвориться цветочком? Большой странный волосатый цветочек. С зубами. Хотя раз у меня есть зубы….».
Он провел под ним языком, убеждаясь в их наличии, но потом все же остановился и залез лапой в рот. Зубы были ого-го! Явно рассчитанные не на гусениц. Или не только на них.
«…раз у меня есть зубы, возможно, цветочком придется притворяться кому-то еще».
Холодало. Гугуша посмотрел вверх и обнаружил, что большое желтое солнце стремительно убегает за горизонт.
«Очень мне любопытно, – подумал он, – я ночное животное или дневное? Да и животное ли я? Мне присущи логичность и образность мышления, и, в принципе, меня можно назвать двуногим без перьев». Он поднялся на задние лапы, передние заложил за спину и пошел дальше так. Так было даже удобнее – хвост не волочился по земле и позволял сохранять равновесие.
Он шел себе по дорожке, но тут солнце нырнуло в реку, и свет выключился. Гугуша прищурился и огляделся. Он видел все достаточно хорошо для того, чтобы предположить, что животное он все же ночное. Или неживотное.
Независимо от результатов самоидентификации следовало позаботиться о ночлеге. Потому что кто его знает – может здесь есть хищники, специализирующиеся исключительно на ловле и поедании Гугуш. Он задумчиво посмотрел на растущее у дорожки дерево. Его толстые ветви начинали расти примерно в полуметре от земли.
Гугуша вздохнул и полез вверх.
Едва он устроился на развилке и испытал нечто похожее на комфорт (желудок забурчал куда громче, чем раньше – «гусеница икает? Гофра зелёная, тссс!»), как понял, что с дорожки убрался своевременно.
Сначала раздался визг и скрежет. Он шел вроде, как и снизу и со всех сторон разом. Гугуша поморщился и прикрыл лапами уши. Уши у него были большие, очень большие и лохматые – созданные явно не для того, чтобы внимать какофонии. «Действительно кака-звук», подумал Гугуша. Где-то в сознании мелькнула мысль «Брамдрики». Что это такое – сам Гугуша не представлял, но подобное поведение сознания уже начинало несколько раздражать. Почему оно самовольно выдает какие-то определения, о которых лично он – Гугуша – ни малейшего представления не имеет! Тем более, что получив слово «брамдрики», его тело вдруг мелко задрожало, а хвост сам обернулся вокруг туловища.
«Самоуправство какое», – пробурчал Гугуша и осторожно глянул вниз сквозь листву.
Прямо под его деревом суетились и подпрыгивали странные существа. Именно они, кстати, издавали мерзкие визгливые и скрежещущие звуки. Существа были длинные, чешуйчатые, полосатые и шестилапые. Они размахивали хвостами из стороны в сторону. Вдруг они замерли и резко подняли головы вверх. Их светящиеся синим глаза встретились со взглядом Гугуши, и тут он понял, что попал. «От брамдриков на дереве не прячутся» – подсказало сознание. «Вот гадина, – обиженно буркнул он, – раньше надо было предупреждать».
Брамдрики, все шесть, издав особенно омерзительный вопль, поползли вверх по стволу.
Гугуша прикинул, что они, должно быть, гораздо легче его кругленькой тушки, и потому лезть на вершину смысла нет. Догонят и сожрут там. До соседнего дерева не допрыгнуть никак, да и он не мучка-летучка («Мучки живут на другом конце острова, – сообщило неугомонное сознание»). Что же, оставалось только драться, а потому Гугуша встал на ветку, прижавшись задом к стволу, подобрал хвост и оскалился.
Первого подобравшегося к нему брамдрика Гугуша ударил задней лапой, едва противная морда того вынырнула из листвы. Хищник пискнул и улетел вниз. Гугуша слышал, как ломаются мелкие ветки. Оставалось пять. Двое следующих появились одновременно, и пока Гугуша пытался столкнуть одного, второй успел впиться зубами в правую заднюю лапу и повис на ней, дергаясь.
Гугуша зарычал. Ему не было особенно больно, поскольку его очень густая длинная шерсть мешала брамбдрику вонзить зубы глубже, но кусучая гадость никак не желала отрываться. Гугуша прекрасно понимал, что целью этих мелких хищников является не столько загрызть его здесь, сколько скинуть на землю и там уже насладиться его вкусным, должно быть, мясом. Но только вот мысль эта как-то не успокаивала.
«Да что же это за гостеприимство такое! – думал он, стараяь стряхнуть брамбдрика вниз, – Я жить хочу. Я Вам не гусеница какая-то. Кстати, а ведь утихла там волозится.»
И тут он взвизгнул, да так громко, что надвигающийся снизу очередной брамбдрик удивленно замер. Дело в том, что Гугуша забыл про контроль над хвостом! А тот развернулся, свесился и позволил очередной кусучей твари в себя вцепиться. Хвост был слабым местом Гугуши – чувствительным слабым местом, о чем тут же напомнило проснувшееся сознание. Гугуша мог вынести почти все, что угодно – кроме издевательств над хвостом. А потому он моментально забыл о существе, отгрызающем его лапу, и переключился на того, кто жестоко тискал его хвост – красивый лохматый и такой чувствительный. С рычанием Гугуша обернулся, пытаясь схватить зубами шею брамдрика и приготовился оторвать тому голову, но… Но… Но покачнулся и стал медленно падать вниз.
