В небольшом городке близ столицы, где все еще каким-то чудом ощущался дух старины и даже дорожки кое-где оставались не асфальтированными, а мощенными камнем, внезапно словно ниоткуда появился мужчина неопределенных лет в странной для этого времени и места одежде.
Он повел плечами, сощурился на солнце и снял строгий черный сюртук, который гораздо гармоничнее смотрелся бы на этой улочке в середине девятнадцатого века, аккуратно его вывернул и перекинул через руку. Высокий черный цилиндр тоже покинул его голову. Мужчина задумчиво оглянулся, приметив что-то, снова посмотрел на свой головной убор. Внимательный наблюдатель наверняка бы протер глаза от изумления, потому что цилиндр в его руках непостижимым образом превратился в обычную легкую кепи.
Теперь в этом человеке все казалось вполне обычным, но явно очень дорогая черная трость в его руке и аура властности все равно выделили бы его в толпе.
Мужчина, постукивая этой тростью, размашисто пошагал по тротуару, оглядывая все вокруг с явным ностальгическим интересом. Наконец, он дошел до открытой веранды летнего кафе, которое расположилось на углу улицы. Там его ожидала очень красивая женщина в замысловатой шляпке, которая ей невероятно шла.
Рыжеволосая красавица с миндалевидными зелеными глазами явно нервничала и время от времени покусывала губы, позабыв об остывшей чашке капучино.
– Ну, здравствуй, невестка, – усаживаясь напротив, поздоровался мужчина.
– Глеб Харитонович, то, что у Варвары проснулся дар, еще ничего не значит! – вместо приветствия выпалила донельзя взвинченная женщина.
Упомянутый Глеб Харитонович на это лишь хмыкнул и с укоризной на нее посмотрел:
– Как всегда импульсивна и непоследовательна, – вздохнул он. – И что только мой сын в тебе нашел? Но не будем об этом, – оборвал он сам себя. – Маргарита, артефакт показал, что у моей внучки проснулся семейный дар, и, боюсь, что хочешь ты того или нет, но рано или поздно она сама попадет в Параллельности. И тогда за последствия лично я ответить не смогу. Ей необходимо обучение.
Маргарита молчала, в отчаянии комкая салфетку. Этого она боялась больше всего и ужасно не хотела отпускать дочь туда, где ей может грозить столько опасностей.
Мужчина видел это нежелание и зашел с козырей:
– Не лишай девочку того, что ей может дать магия. Вспомни, до побега ты вряд ли представляла жизнь вне Примы. И… Мой сын очень бы хотел, чтобы его дочь получила должное образование. Хотя бы в честь его памяти ты…
– В том то и дело! – оборвала его женщина. – Параллельность может как многое дать, так и отобрать! Я не хочу, чтобы то же самое, что случилось с Марком, повторилось и с его дочерью! Здесь, на Земле, она в безопасности, а там что ее ждет с этим вашим специфическим даром?! – Щеки женщины раскраснелись, а руки сжались в кулаки.
– Марго, – мужчина вздохнул. – Наш дар – не то, с чем шутят. Пусть хотя бы выучится, а там уже сама решит, где ей жить и что делать.
– Я… Я не хочу! Не отпущу! Найду для нее артефакт, и никуда она не провалится!
После этих слов напускная мягкость тут же слетела с мужчины, глаза его блеснули опасной синевой, и он с силой ударил тростью об пол, высекая сноп искр:
– Я сказал – Варвара будет учиться в Академии Примы! И не тебе, глупой женщине, перечить главе рода!
– К вашему роду, Глеб Харитонович, я сейчас принадлежу лишь номинально, и вправе не подчиниться вашим решениям, – не дрогнула женщина, хотя было заметно, что далась ей подобная смелость очень нелегко.
Лицо мужчины потемнело, а глаза начали явственно фосфоресцировать. Марго отвечала ему тем же, но свет ее глаз светился опасной зеленью.
Неизвестно, чем бы закончилась эта война взглядов, но внезапно прямо за невысокой верандой летнего кафе, около которой они сидели, раздался грохот и послышалось сказанное от души:
– Вот, блин, долбаная булыжная мостовая!
А потом прямо над ограждением появилась всклокоченная рыжая голова молоденькой девушки. Увидев, кто на нее в удивлении уставился, она нацепила на лицо широкую обаятельную улыбку, поправила непослушные рыжие пружинки-волосы и помахала рукой:
– Привет, мам! Здрасте! – кивнула незнакомому импозантному мужчине, потирая ушибленную коленку.
Ловким движением прислонила к бедру скейт, с которого упала, съехав с асфальтированной дороги на брусчатку, и улыбнулась еще шире.
– Варя! – со стоном выдохнула женщина и прикрыла рукой глаза.
– И это моя внучка?!
Нет, ну чего делать такие круглые глаза? Можно подумать, он первый раз видит девушку со скейтом. А то, что я упала… ну так у всех же бывает! Все время забываю про эту улицу, а тут еще маму увидела в кафе, отвлеклась и… вот.
Я сдула рыжую пружинку со лба, и только тут до меня дошло, кем меня назвал этот мужчина! Внучка? Правда, что ли?
Теперь уже я пялилась на него с недоверием.
– Нет, и это ходячее недоразумение и правда моя внучка?
Мама тут же отняла руку от лица и возмутилась:
– Вас что-то не устраивает?!
– Да это же… – он помахал в воздухе рукой, силясь подобрать подходящее определение. – …пацан в юбке! – и, снова меня оглядев, исправился: – то есть в шортах! – присмотрелся и с возмущением добавил: – Драных шортах!
И чего, спрашивается, так разоряться? Ну и что, что драные? Это же модно! Нет, на попе потертости я заработала сама, но смотрится все вполне гармонично, а остальное – дизайн… ну, почти. Но я ведь на скейте катаюсь, а тут чего только не бывает.
– Ты кого, вообще, воспитала?! – обратил дед свой негодующий взор на мою маман.
Я даже могла его понять. Он, наверное, ожидал увидеть нечто в розовом платьице и с бантиком в волосах, а тут такой облом. Нет, я могу нарядиться и так – вообще не проблема.
К слову, мама у меня дама своеобразная, но чего у нее не отнять, так это любви ко мне и креативного подхода к воспитанию. Вот, например, в семь лет мне жутко захотелось в карате – мама согласилась при условии, что я параллельно буду ходить на спортивные танцы. В девять я воспылала любовью к брейку – и она опять согласилась, но при условии, что я поменяю карате на музыкальную школу. А в четырнадцать я нежно полюбила скейт. И это поначалу привело маму в ужас, но она опять дала добро, не забыв стрясти с меня обещание посещать курсы кройки и шитья. Зачем? А кто его знает, но иначе скейта мне было не видать, как своих ушей. Так что к своим шестнадцати годам я и швец, и жнец, и на дуде игрец.
Но раз дедуля… хотя, глядя на этого подтянутого моложавого мужчину, так его называть язык не поворачивается… хочет видеть во мне пацанку – ради бога!
– Ведьму! – с вызовом ответила мама, и я даже опешила, не ожидая такого определения. – Уж извините, но нежная дева-магичка из нее точно не получится!
