Федерико Гарсиа Лорка
Что сказать о моем первом опыте?
Мой первый опыт куда больше напоминал испытание, чем все, что случилось со мной впоследствии. Этот опыт оказался не слишком приятным и, несомненно, был проверкой. Я не раз замечал, что с новичками – иногда кажется, что только с новичками, – зачастую происходят странные вещи. Когда вы хорошо знакомы с предметом, не происходит ровным счетом ничего. Понятие «предмет» в данном случае надо понимать весьма расширительно. После того как у вас было, скажем, шесть, семь или восемь женщин, все остальные покажутся более или менее одинаковыми.
Так вот, я, бесспорно, был новичком, свежим, как весенний лук. Более того, я был самым настоящим маменькиным сынком, абсолютно не знал жизни и испытывал трепет перед ее грубостью. Впрочем, у меня нет ни малейшего желания упрекать хоть в чем-то свою старенькую матушку. Для матери она очень даже неплоха, и мне по-прежнему удается ладить с ней лучше, чем с большинством других женщин.
У нее имелся брат, мой дядя Элайас. Нелишним будет упомянуть, что мы считались потомками семейства, представители которого из поколения в поколение занимались гончарным делом; не знаю, впрочем, насколько это соответствует истине. Помню, бабушка показывала мне какие-то черепки в качестве доказательства, но это меня не слишком убедило. Так вот, после того как мой отец погиб в результате несчастного случая, мама упросила дядю Элайаса взять меня на работу. У него была бакалейная лавка, где он вел торговлю без особого размаха, отдавая предпочтение дешевым товарам. Он заявил, что на первых порах будет использовать меня главным образом для деловых поездок – это, мол, поможет мне быстрее войти в курс дела. Мама была очень расстроена, так как отец мой погиб в автомобильной катастрофе; кроме того, она полагала, что частые путешествия опасны для моей нравственности. Но дядя непреклонно стоял на своем, и мне пришлось проводить время в бесконечных разъездах.
Должен признать, над моей нравственностью действительно постоянно нависала угроза, но я был таким простаком и трусом, что сумел благополучно избежать всех этих угроз. Насколько это было возможно, я старался держаться подальше от парней, с которыми знакомился во время путешествий. Я не сомневался в том, что они окажут на меня дурное влияние, и среди них чувствовал себя ребенком, попавшим на взрослую вечеринку. В торговле я не смыслил ровным счетом ничего, к тому же был ужасающе одинок, и это не просто слова. Жизненные перспективы, которые обещал дядя Элайас, внушали мне отвращение, но я не представлял, чем еще могу заниматься. Протаскавшись по дорогам более двух лет, я узнал о своей нынешней работе в строительном обществе – если быть точным, прочел о ней в местной газете – и заявил дяде Элайасу, что отныне он будет заниматься бакалейной торговлей без моей помощи.
По большей части во время поездок мы останавливались в маленьких отелях – некоторые из них были не так уж плохи и в отношении комнат, и в отношении еды. Но в нескольких городах мы – я и постоянный сотрудник дяди Элайаса, унылый тип по фамилии Бэнток, – останавливались только в меблированных комнатах, которые нам настойчиво рекомендовал дядя Элайас. До сих пор не могу понять, почему он настаивал, чтобы мы ночевали именно там. Скорее всего, дядя получал за это откат – подобное предположение, что называется, лежит на поверхности. Но иногда мне приходит в голову: а что, если старые девы, содержательницы этих комнат, в более или менее отдаленном прошлом были возлюбленными дяди Элайаса? Как-то раз я даже заговорил об этом с Бэнтоком, но тот заявил, что ему ровным счетом ничего не известно. Он вообще редко признавался, что ему что-либо известно – разумеется, если речь не шла о ценах на стиральный порошок и виски. Проработав на дядю сорок два года, он умер от тромбоза в Рочдейле. Что касается миссис Бэнток, она в течение многих лет была дядиной любовницей, с которой он то сходился, то расходился. Об этом все знали.
Что же до содержательниц меблированных комнат, то они обычно вели себя так, словно мое предположение соответствовало истине. Вы даже не представляете, какой кошмар творился в их заведениях. Шум по ночам стоял такой, что выспаться было невозможно; то и дело какая-нибудь полуодетая шлюха принималась колотить в дверь и орать, что клиент собирается ее задушить или уйти, не заплатив. Некоторые постояльцы даже приводили к себе мальчиков, что до сих пор остается за пределами моего понимания. О подобных вещах мне доводилось и читать, и слышать, но понять их я не в состоянии.
В такой-то обстановке я вынужден был находиться во всем блеске своей незапятнанной чистоты. Над этой самой чистотой содержательницы притонов постоянно потешались. Не знаю, как мирился с этим старина Бэнток. Мы с ним никогда не жили в подобных местах одновременно. Самое смешное состоит в том, что мама была уверена – в этих меблированных комнатах я в полной безопасности, ведь их посоветовал нам с Бэнтоком дядя, неустанно пекущийся о нашем благе.
Разумеется, ночевать в подобных притонах мне приходилось не всегда. Но это неизменно случалось, когда я путешествовал один. Я заметил – в тех случаях, когда Бэнток снабжал меня какими-то контактами и наводками, все они находились в городах, где у нас была возможность остановиться в нормальном отеле. Тем не менее Бэнток, как и я, порой был вынужден ночевать в этих пресловутых меблирашках, но никогда не обсуждал их.
Одним из городов, где находились заведения из списка дяди Элайаса, был Вулверхэмптон. В первый раз я оказался там, проработав всего около четырех или пяти месяцев. Останавливаться в подобных местах мне уже приходилось, и именно по этой причине сердце мое сжалось от дурных предчувствий, когда мутноглазая корова в бигудях и грязном комбинезоне распахнула передо мной дверь.
Заняться в этих меблирашках было абсолютно нечем. Негде даже посидеть и посмотреть телик. Все, что оставалось – отправиться в какой-нибудь бар и напиться или же выбрать шлюху по фотографии и пригласить ее в номер. Ни одна из этих идей меня не привлекала, и в результате я пошел прогуляться по городу. Полагаю, дело было в конце весны или в начале лета, потому что на улице было тепло, но не слишком жарко. Когда я допил чай – для этого мне пришлось зайти в кафе, ибо в меблированных комнатах было невозможно даже выпить чаю, – сумерки только начали сгущаться.
