Валерий Шарапов - Холодные сумерки

© Шарапов В., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Он не знал, как зовут эту девушку, и не хотел знать. Долгое время она оставалась для него просто «девочкой из киоска на остановке». Темноволосая, стройная, какие нравились ему со школьной поры, но что с того? Первый настоящий интерес возник к ней, когда Скульптор увидел ее с фотоаппаратом. От того, как она прикусывала губу, делая снимок, – сосредоточенно, как охотник при виде жертвы, – свело желудок. Девушка его не видела – он стоял за бетонным блоком, оставленным когда-то у заброшки.

Но по-настоящему его заворожили изменения в ней. Месяцы, недели он смотрел, как тускнеют ее глаза, как становятся слишком резкими, дергаными движения рук и головы. Он видел это и недоумевал: неужели больше никто этого не замечает? Не видит гусеницу, из которой нужно помочь вырасти бабочке, иначе погибнет? Нет, конечно. Другие люди смотрят иначе, это Скульптор понял давно.

А потом девушка перестала приносить камеру, и он ощутил – пора.

В тот день автобус все никак не ехал. Ветер продувал дорогу насквозь, и девушка ежилась, кутаясь в серую шерстяную кофту. Больше на остановке никого не было. Скульптор знал, что до смены на заводе еще три часа, что запоздалые огородники уже разъехались. Иначе он не подошел бы.

– Ну что же вы, девушка, ведь совсем застынете, – сочувственно сказал он, сутулясь. – Такси надо вызывать. Или радио не слушаете? Там ведь авария прямо перед депо, грузовик с кирпичами перевернулся, пока его еще уберут…

– Но у меня нет…

– А давайте я вас подвезу? Как раз возвращаюсь, вот, с добычей. – Он поднял пакет с купленной заранее на рынке зеленью и стеснительно улыбнулся. – Да вы не бойтесь. Я ведь сколько билетиков лото у вас купил? Помните?

– Нет. – Отвечая, девушка не улыбнулась, но он знал, что победил. – Хорошо. Спасибо.

– Вот и хорошо, – говорил он, уводя ее на боковую грунтовку. – А то так и замерзли бы. А машина вон там, видите, сейчас дойдем, печку включу, и поедем. Только очки надену. Зрение ни к черту не годится.

Заводя двигатель, он открыл чехол для очков, который всегда носил с собой.

Внутри тускло блеснули сталь и стекло.

Жутко хотелось курить. Дмитрий маялся в мягком прохладном тумане, мечтая о сигарете. Стрельнуть можно было у оперативников, которые дымили что твой паровоз, но что он за хирдман[1] без силы воли? Клуб исторической реконструкции был тайной страстью Дмитрия – и тайным же стыдом. Советский следователь не должен бегать по полям, надев самодельную кольчугу, как какой-то хипарь. А еще советский следователь должен подавать положительный пример гражданам мазурикам.

Лес, окружающий станцию «Чайка», обнимающий Биолого-почвенный институт на вершине сопки, шумел листвой и граял воронами. Дмитрий мгновение подумал и протянул последнюю карамельку наглой и удивительно жирной белке, которые в изобилии здесь водились. Сублимировать желание закурить стало нечем.

– Эспандер купи, – сказал Михаил Изместьев. Этого опера из Первореченского отдела милиции Дмитрий знал давно. Любимец женщин и любитель футбола, Миша-опер славился редкой нетерпимостью к медвежатникам. – Или закури уже. Дергаешься. Плохая примета.

Дмитрий только неопределенно пожал плечами. Не признаваться же в том, что поводом бросить курить стало подслушанное позавчера изречение: «Целоваться с курящим – все равно, что облизывать пепельницу» – от Ольги Эйвазовой, нового эксперта, только-только окончившей МГУ. Засмеют.

К тому же Миша подначивал не всерьез, он тоже нервничал. Сколько ни выезжай на задержания, а привыкнуть к ним не получится. Все равно будет потряхивать – от погрузки в бобики, от дороги, от неизвестности.

Гоша Переплетчик впервые попал в отделение в тринадцать – за кражу. Дальше – больше. Кража. Причинение тяжких телесных. Грабеж. Побег, за который он и получил прозвище. В последний раз Гоша вышел полгода назад, а позавчера, если информатор не соврал, с двумя подельниками взял груз шуб из химчистки на Снеговой. В химчистке осталось тело приемщицы, задержавшейся после сдачи кассы, чтобы дождаться жениха. Не дождалась.

Теперь ждали оперативники.

Женщина, позвонившая в дежурку, напрочь отказалась сообщать имя или давать показания, но уверяла, что Гоша с подельниками прячет добычу именно здесь – в облупившемся зеленом домике за покосившимся дощатым забором. Что приедут они вечером, двадцать первого мая, когда стемнеет.

– Машина, – тихо обронил Михаил, гася сигарету о подошву обуви.

И правда, по мокрой от тумана гравийке приближалась зеленая «шестерка» с какими-то кулями на верхнем багажнике. Опера подобрались. Дмитрий провел рукой по карману и мысленно выругался: во-первых, сигарет там больше не было, а во-вторых, не время.

«Шестерка» промчалась мимо, даже не притормозив, – дальше, к федеральной трассе. Молоденький лейтенант – Дмитрий все никак не мог запомнить его имя: то ли Владимир, то ли Владислав, – выругался.

– Может, наврала? – поинтересовался Михаил, чиркая спичкой. – Вот зараза, не хочет гореть, и все тут… Так вот, может, наврала и про базу, и про число? Сидят там сейчас и ржут над нами. Шубы считают. Слушайте, а там что, правда затесались песцы горкомовского секретаря? То есть его супруги.

– Праффда, – ответил Иван Таранд. Белобрысый и подтянутый эстонец десять лет как променял Балтийское море на Японское, но так и не избавился от мягкого акцента. – Только дело там не с шубами, а с платьями. Мойа хорошайа потруга слушит в исполкоме машинисткой. Говорила, зафтра у председателя горисполкома встреча с делегацией из Ленинграда. Прием, ушин с супругами, а сатем прогулка по городу. А платья в чистке. Ну и шубы тошше, после зимы. Торогие!

– А подруга твоя хороша, – мечтательно вздохнул безымянный лейтенант. – Видел раз, как вы под ручку из театра выходили. Красавица. Как только подцепил такую. Даже говорить толком не выучился.

– Вот и витно, что молотой, – отбрил Иван, – Клавное не как каварить, а што. А еше вашно, што делаешь. Нишего, научишься…

– Тише, – Дмитрий кивнул на дорогу, где из тумана показался пикап, грязный и облезлый настолько, что заводской цвет было не угадать. – Они. Михаил, гаси свою… отраву.

Откуда приходила эта уверенность – он сам не знал. Просто чувствовал, что они. Может, дело было в том, как нагло, по-хозяйски держался на дороге пикап, как на долю секунды дольше, чем нужно для поворота, задержался луч фар на обшарпанных стенах дома.

Когда пикап, помедлив, свернул к воротам из железной сетки, Дмитрий даже не удивился.

Скрипнула дверь, из машины выбрался коренастый мужик в серой куртке и пузырящихся на коленях трениках, принялся возиться у замка. Механизм не поддавался: то ли заело, то ли заржавел, и до леска, где пряталась группа, донесся приглушенный голос.