Утром в пятницу 3 июля 2009 года, за три дня до срока сдачи редактору рукописи этой книги, мне позвонила сиделка Эсме и сказала, что никак не может разбудить мою мать. Это шокировало меня, несмотря на то что ситуация была не новой. Из-за почечной недостаточности мама вот уже пять лет время от времени ложилась в хоспис. Я пообещала Эсме, что мы вместе с моим сыном Элаем скоро приедем – может понадобиться наша помощь, если вдруг придется поднимать маму.
Пока мы ехали в машине, я сосредоточенно обдумывала, кому стоит позвонить в первую очередь, вспоминала, какие лекарства принимала мама и как они взаимодействуют между собой, а также объясняла Элаю, что нас может ожидать у мамы дома, и настраивалась сама. Через двадцать минут мы приехали, и, увидев на кровати неподвижное тело матери, я почувствовала, как мое собственное тело в тот же миг начало сотрясаться от рыданий. Мой разум наполнился идеями о том, что можно сделать, но тело уже знало, что происходит. Я мгновенно поддалась чувству горя и благодаря тому, что в то время писала книгу, которую вы держите в руках, не стала бороться с ним или делать вид, что держусь. Я доверилась телу и эмоциям, позволила им сделать, что нужно; я не вмешивалась.
Мы позвонили в хоспис, связались с врачами и родственниками; заказали еды и худо-бедно разузнали, как позаботиться о мамином бесчувственном теле. Я проплакала весь день и всю ночь. Рыдания не были постоянными – переживание горя происходит иначе. Я плакала волнами, в своем ритме. Я занималась делами и плакала; спала, ела, снова плакала, заказывала лекарства и связывалась с хосписом, звонила по телефону, плакала, планировала, плакала, встречала гостей, ехала домой, принимала душ и плакала.
Прошло около суток с тех пор, как мама впала в кому. В субботу вечером, когда отгремел фейерверк в честь Дня независимости, который мы смотрели с балкона маминого дома, я решила остаться с ней. Разложила подушки на полу у ее постели, чтобы быть рядом, если ей что-то понадобится, легла и постаралась уснуть. Сон не шел. Я совершенно вымоталась, но могла только плакать от отчаяния и переживать от того, как много мама потеряла за свою жизнь. Я оплакивала ее из-за свойственной ей отрешенности, из-за того, что она упустила возможность быть честной и открытой в отношениях с окружающими людьми. И вдруг я осознала, что мои нескончаемые слезы льются от того, что я переживаю уже не свое, а мамино горе. Я не могла расслабиться, беспрестанно думая о ее потерях, и это не давало мне уснуть. Вот так я поняла, что переживаю не свое горе. Мое собственное не терзало меня так сильно.
Тогда я оперлась на один локоть и сказала: «Мама, я сделала все, что смогла. Я не стану переживать за тебя ту боль, которую ты сама отказывалась принять. Я люблю тебя, ты знаешь, но ты тоже совершала ошибки! Я не могу их исправить. А сейчас мне нужно поспать». Мое тело расслабилось, я легла на бок и уснула. Пусть недолго – человеку в коме нужен особый уход, – но все же я поспала. Ушло то переживание не своего горя, которое по сути принижало мои собственные чувства, ко мне вернулись эмоции, принадлежащие мне самой, здоровые и утешающие. И я проплакала, переживая свое собственное горе, до конца той долгой недели.
Мамы не стало утром в понедельник, 6 июля. Моя золовка Джанель, медсестра из хосписа, которую звали Кармен, и Эсме помогли привести в порядок мамино тело, одеть ее. Я сделала ей макияж: она была из того поколения женщин, которые не показывались на людях «без лица». Мы ждали машину из крематория, и я чувствовала себя… даже неплохо. Мое состояние было уравновешенным. Мне больше не хотелось плакать. Я сама удивилась этому. Долгие годы, думая о маминой смерти, я представляла себя убитой горем, злой, измотанной; мне казалось, что я буду проводить в полном одиночестве недели или месяцы напролет. Я ошиблась. Мои эмоции включились в процесс и полностью позаботились обо мне.
Несколько дней я отсыпалась, а потом вернулась к работе над этой книгой и сдала ее спустя две недели. По-моему, все ждали, что я впаду в депрессию, но этого не произошло. Я отгоревала свое, пока мама умирала. Вот он, поразительный секрет человеческих эмоций: если прислушиваться к ним и доверять, то они позаботятся о тебе. Если не доверять им, то проживешь жалкую жизнь, доставляя окружающим массу хлопот.
Эмоции сопровождали и защищали меня в один из сложнейших периодов моей жизни. Я благодарю и люблю их; они поразительные, мощные, целительные, несущие в себе смех и радость. Для меня честь – перевести их язык на тот, который, я надеюсь, будет понятен вам, и объяснить, в чем состоит их польза. Быть может, кому-то это поможет так же, как помогло мне.
Прежде, чем вы начнете читать. Я провожу свою работу в священном личном пространстве, для которого не требуются научные объяснения или описания клинических случаев. В этой книге я опираюсь на жизненные истории, аналогии и личный опыт, и стараюсь с их помощью создать между вами и мной такое же пространство доверия.
Вы знаете о собственном опыте больше, чем кто-то другой. Не позволяйте книгам, системам, идеологиям или людям подменять вашу собственную мудрость. Если мысли и практики, описанные в этой книге, покажутся вам разумными, используйте их. Если нет – игнорируйте. Если вы страдаете от навязчивой тревожности, депрессии, панических атак, приступов гнева и прочих состояний, которые вам мешают, обратитесь к психологу или врачу. Сегодня есть возможность помочь каждому, и нужно оказывать эту помощь. Поэтому, если химия вашего тела, наследственность или прошлое создают дисбаланс в мозгу и нарушают эмоциональное равновесие, обязательно обратитесь к специалистам. Вы сможете поработать над своими эмоциями, задать себе вопросы, поразмыслить кое над чем, и не важно, принимаете вы лекарства или нет. Главное – убедитесь, что вы в безопасности, вам комфортно, вы готовы позаботиться о себе, и тогда приступайте. Цените свою индивидуальность и свои уникальные эмоции, меняйтесь в собственном темпе или не меняйтесь вовсе, подходите к работе над собой осторожно, с глубоким уважением к собственной целостности.
Благословения и мира, Карла Макларен
18 декабря 2009
