Джордж Оруэлл - Хорошие плохие книги (сборник)

Хорошие плохие книги (сборник)
Название: Хорошие плохие книги (сборник)
Автор:
Жанры: Литература 20 века | Зарубежная классика
Серия: XX век – The Best
ISBN: Нет данных
Год: 2016
О чем книга "Хорошие плохие книги (сборник)"

«Хорошие плохие книги», «Месть обманывает ожидания», «Торжество открытого огня», «Могут ли социалисты быть счастливыми?», «Книги против сигарет», «Повешение»…

Эссе Оруэлла, вошедшие в эту книгу, когда-то вызывали сенсацию, скандал и бурное обсуждение в английской прессе и обществе. Да и сейчас, как ни парадоксально это звучит, их полемичность ничуть не устарела, а читаются они свежо и ярко, о чем бы ни шла в них речь, – от политики до поэтики, от социальных проблем до беллетристики. Причина тому – уникальный авторский стиль Оруэлла, умевшего писать даже на отвлеченные темы неподражаемо оригинальные, глубоко личные и весьма колючие тексты.

Бесплатно читать онлайн Хорошие плохие книги (сборник)


George Orwell

NARRATIVE ESSAYS

CRITICAL ESSAYS

Печатается с разрешения The Estate of the late Sonia Brownell Orwell и

литературных агентств A M Heath & Co Ltd. и Andrew Nurnberg.

© George Orwell, 1931,1932,1936, 1939, 1940, 1941, 1942, 1943, 1944, 1945, 1946, 1948

© Перевод. С. Таск, 2016

© Перевод. И. Доронина, 2016

© Перевод. В. Голышев, 2016

© Перевод, стихи. Н. Эристави, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2016

Ночлежка

День клонился к концу. Мы, сорок девять человек – сорок восемь мужчин и одна женщина, – лежали на лужайке, ожидая открытия ночлежки. Все слишком устали, чтобы разговаривать. Мы просто обессиленно распластались на траве, с небритыми лицами, ощетинившимися торчавшими изо рта самокрутками. Ветви каштанов над нами были в цвету, а еще выше, в ясном небе, почти неподвижно парили огромные шерстяные облака. Разбросанные по лужайке, мы напоминали пыльный городской мусор. Мы оскверняли пейзаж, как пустые консервные банки и бумажные пакеты, оставленные на пляже. Если разговоры и возникали, они касались коменданта этой ночлежки для бродяг. Все сходились во мнении, что он – дьявол, дикарь, деспот, горлодер, богохульник, безжалостный пес. Когда он оказывался рядом, душа уходила в пятки; не одного бродягу он вышвырнул из ночлежки посреди ночи, если тот осмеливался огрызнуться. Когда дело доходило до обыска, он переворачивал тебя вверх тормашками и тряс. И если у тебя находили табак, приходилось дорого платить за это, а если ты являлся с мелочью в кармане (это считалось противозаконным), то уж – помоги тебе Бог. У меня имелось восемь пенсов.

– Ради всех святых, приятель, – посоветовал мне бывалый бродяга, – не вздумай пронести их внутрь. За восемь пенсов тебе грозит семь дней!

Поэтому я закопал свои деньги в ямке под кустами, обозначив место горкой камешков. Потом мы как смогли рассовали спички и табак, потому что их запрещено проносить почти во все ночлежки и положено сдавать при входе. Большинство из нас попрятали их в носки, за исключением тех двадцати или около того процентов, у кого носков не было, – этим приходилось проносить табак в ботинках, засовывая под пальцы. Мы же такой контрабандой набивали носки вокруг щиколоток, рискуя вызвать подозрение в эпидемии слоновой болезни. Однако даже у самых свирепых комендантов ночлежек существовало правило: ниже колен бродяг не обыскивать, и в конце концов попался только один из нас – Скотти, маленький волосатый бродяга с грубым акцентом, который кокни унаследовал от жителей Глазго. Его заначка окурков выпала из носка в неподходящий момент и была изъята.

В шесть часов ворота распахнулись, и мы, шаркая, побрели внутрь. Служитель у ворот вносил в список наши имена и прочие сведения и отбирал наши пожитки. Женщину отослали в работный дом, а нас – в ночлежку. Это было мрачное холодное побеленное известкой помещение, в котором имелись лишь помывочная комната, столовая и около сотни узких каменных ячеек. Грозный комендант встречал нас в дверях и вел, как стадо, в помывочную, где нам предстояло раздеться и подвергнуться обыску. Это был грубый солдафон лет сорока, который церемонился с бродягами не больше, чем с овцами, загоняемыми в овчарню, – толкал их так и эдак, выкрикивая им в лицо ругательства. Но, подойдя ко мне, он посмотрел тяжелым взглядом и спросил:

– Ты – джентльмен?

– Смею надеяться, – ответил я.

Он снова смерил меня долгим взглядом.

– Что ж, тебе чертовски не повезло, господин, – сказал он. – Чертовки не повезло.

После этого он, видимо, решил обращаться со мной сочувственно, даже с некоторым уважением.

Помывочная являла собой отвратительное зрелище. Все неприглядные секреты нашего исподнего тут выставлялись напоказ: глубоко въевшаяся грязь, прорехи, заплатки, завязки из веревочных обрывков вместо пуговиц, какое-то рванье, надетое одно поверх другого и большей частью представляющее собой сетку из дыр, скрепленных лишь грязью. Помещение вмиг наполнилось плотной массой потной наготы, тяжелым запахом немытых тел, смешивающимся с никогда не выветривающимся до конца кисловатым смрадом, свойственным ночлежке. Некоторые из бродяг отказались мыться, сполоснув лишь свои «портянки» – омерзительные грязные тряпки, которыми они оборачивают ступни. Каждому давалось на помывку три минуты. Все были вынуждены пользоваться одними и теми же шестью засаленными скользкими полотенцами.

Когда мы помылись, нашу одежду унесли, а мы облачились в казенные робы до середины бедра – одеяния из серого хлопка, напоминающие ночные рубашки. Потом нам велели идти в столовую, где на раздаточных столах был выставлен ужин: неизменная ночлежная еда, всегда одна и та же, будь то завтрак, обед или ужин, – полфунта хлеба, кусочек маргарина и пинта так называемого чая. Нам потребовалось всего пять минут, чтобы проглотить эту нездоровую нищенскую еду. Потом комендант вручил каждому из нас по три хлопчатобумажных одеяла и развел по ячейкам на ночь. Двери запирали снаружи незадолго до семи вечера и отпирали через двенадцать часов.

В ячейках площадью восемь на пять футов никакого источника света не было, если не считать крохотных зарешеченных окошек, расположенных высоко в стене, да дверного глазка. Клопов здесь не водилось, кровати и соломенные тюфяки представляли собой редкую роскошь. Во многих ночлежках спать приходилось на деревянной лавке, а то и на голом полу, подушкой служил какой-нибудь скатанный предмет одежды. Получив отдельную ячейку с кроватью, я понадеялся на здоровый ночной отдых. Но ничего не вышло, потому что в ночлежке всегда что-то бывает не так; здешней бедой, как я сразу же обнаружил, являлся холод. Было начало мая, и в ознаменование весеннего сезона – наверное, в качестве скромного жертвоприношения богам весны – начальство прекратило подачу пара в трубы отопления.

Хлопчатобумажные одеяла были практически бесполезны. Всю ночь приходилось переворачиваться с боку на бок, засыпая минут на десять, просыпаясь полуокоченевшим, и пялиться в окошко в ожидании рассвета.

Как обычно случается в ночлежках, мне удалось наконец благополучно заснуть лишь тогда, когда наступило время подъема. Комендант тяжелой поступью шел по проходу, отпирал двери и громко кричал, веля каждому показать ногу. Коридор немедленно наполнился неопрятными полураздетыми фигурами, спешащими в умывальню, потому что по утрам была только одна на всех бадья, наполненная водой, так что, кто первый пришел, тот первый и помылся. К моему приходу двадцать бродяг уже умыли лица. Я лишь бросил взгляд на черную пену, покрывавшую поверхность воды, и предпочел в этот день остаться грязным. Мы поспешно облачились в свою одежду и отправились в столовую, чтобы заглотить завтрак. Хлеб оказался намного хуже обычного, потому что идиот-комендант со своими армейскими мозгами с вечера нарезал его ломтями, так что к утру хлеб был твердым, как корабельные сухари. Но после холодной беспокойной ночи мы радовались чаю. Не знаю, что бы делали бродяги без чая или по крайней мере той бурды, которую они называли чаем. Он был их пищей, их лекарством, их панацеей от всех зол. Я совершенно уверен, что без полугаллона этого питья, которое засасывали в себя в течение дня, они не смогли бы выдержать собственное существование.


С этой книгой читают
История маленького сонного городка на юге Америки, поведанная маленькой девочкой.История ее брата Джима, друга Дилла и ее отца – честного, принципиального адвоката Аттикуса Финча, одного из последних и лучших представителей старой «южной аристократии».История судебного процесса по делу чернокожего парня, обвиненного в насилии над белой девушкой.Но прежде всего – история переломной эпохи, когда ксенофобия, расизм, нетерпимость и ханжество, присущи
«О дивный новый мир» – культовая антиутопия Олдоса Хаксли, изданная миллионными тиражами по всему миру.Роман о генетически программируемом «обществе потребления», «обществе всеобщего счастья», в котором разворачивается трагическая история человека, ставшего чужаком в этом мире…«Остров» – читайте в новом переводе!Идеи «О дивного нового мира» нашли продолжение в последнем, самом загадочном и мистическом романе Олдоса Хаксли «Остров». Задуманное авт
Один из самых значительных английских романов ХХ века, экранизация которого собрала целый букет престижных премий. Роман, который произвел своим появлением эффект разорвавшейся бомбы.Молодая англичанка вместе с группой туристов осматривает местную достопримечательность – Марабарские пещеры, а после экскурсии неожиданно обвиняет в домогательствах одного из своих спутников – молодого, интеллигентного, блестяще образованного врача-индийца. Банальная
Шестнадцать умных, тонких и неожиданно трогательных рассказов раннего Воннегута, замечательным образом объединивших юношеский азарт и свежесть чувств, свойственные молодости, и все лучшее, что отличало перо уже зрелого мастера – филигранную прорисовку сюжета, фирменный «черный» юмор и несгибаемый оптимизм. Несмотря ни на что и вопреки всему – потому что завтра, как говорит одна из его героинь, будет уже другой день.
Культовый роман-антиутопия Джорджа Оруэлла, стоящий в одном ряду с такими шедеврами мировой литературы, как «Мы», «О дивный новый мир» и «451° по Фаренгейту». Книга-пророчество, книга-предупреждение, которая никогда не утратит своей актуальности. Многое из того, о чем писал Оруэлл в середине ХХ века, покажется знакомым и в наши дни. Роман предлагается вниманию читателей в новом переводе.
Своеобразный антипод второй великой антиутопии XX века – «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Что, в сущности, страшнее: доведенное до абсурда «общество потребления» – или доведенное до абсолюта «общество идеи»?По Оруэллу, нет и не может быть ничего ужаснее тотальной несвободы…
Притча, полная юмора и сарказма. Может ли скромная ферма стать символом тоталитарного общества? Конечно, да. Но… каким увидят это общество его «граждане» – животные, обреченные на бойню?
«Дочь священника» – роман, совсем не похожий на саркастичный «Скотный Двор» и мрачную антиутопию «1984».Роман, который познакомит вас с иным Оруэллом – мастером психологического реализма. Героиня романа – дочь священника Дороти, глубоко верующая и ведущая праведный образ жизни, – в результате несчастного случая теряет память и напрочь забывает о своей вере в Бога. Дороти становится мелкой мошенницей и прибивается к банде бродяг. Через какое-то вр
В многогранном наследии великого писателя Антона Павловича Чехова тема любви занимает центральное место, хотя долгое время Чехова считали, в первую очередь, сатириком и бытописателем, мастером острых и метких зарисовок. В этой книге собраны чеховские шедевры, посвященные любви. Среди них – грустные лирические истории, в которых проявилось глубочайшее понимание психологии человека, и язвительные сюжеты, и попытка написать «бульварный роман» о несч
Автобиографическая трилогия «Из Ларк-Райз в Кэндлфорд» – ностальгическая ода, воспевающая жизнь провинциальной Англии Викторианской эпохи, рассказанная от лица девочки Лоры, выросшей в деревушке Ларк-Райз на севере Оксфордшира, а затем, еще подростком, устроившейся работать в почтовое отделение в близлежащем городке Кэндлфорд-Грин. Эти полулирические-полудокументальные воспоминания очаровывают искренностью повествования и простотой деревенских нр
Роман «Кому-то и полынь сладка» (1929) принадлежит к лучшим образцам прозы Танидзаки. Это история о несчастливом браке: муж и жена давно уже тяготятся своими узами, но вместо того чтобы расстаться и обрести желанную свободу, продолжают мучить себя и друг друга…Однако главный интерес романа заключается не в сюжетной коллизии как таковой, а в самой его атмосфере. Лирическое начало просвечивает сквозь всю ткань повествования, связывая воедино объект
В ноябре 1913 года вышел в свет первый том романа Марселя Пруста «В сторону Сванна». Публикация оказалась возможной благодаря усилиям друзей никому не известного писателя, так как сложно построенное, автобиографическое сочинение поначалу не вызвало энтузиазма у издателей, а впоследствии у критиков и читателей. В то время вряд ли кто-то смог бы предсказать, что цикл «В поисках утраченного времени», первой книгой которого станет «В сторону Сванна»
Время легкой охоты на рабов закончилось. Объединившиеся дикие кланы дают отпор хэдхантерским отрядам. Более того, дикари начинают свою охоту, самой желанной добычей в которой становится голова заклятого врага. Голова охотника за головами. В Союзе Кланов этот страшный трофей – не только признак личной доблести, но и универсальная валюта, которую можно обменять на еду, оружие или женщину. Разумеется, желающих раздобыть такую «валюту» становится все
Не британские «коммандос» и не гитлеровские «бранденбурги», а диверсанты Сталина по праву считаются лучшим спецназом Второй Мировой. Бойцы легендарного ОМСБОНа, входившие в состав 4-го управления НКВД-НКГБ, могли дать сто очков вперед любым спецподразделениям – как противника, так и союзников по антигитлеровской коалиции. А колоссальный вклад этих «героев особого назначения» в превращение партизанского движения из разрозненных выступлений во всен
Вере всего шестнадцать, но она уже достаточно хлебнула горя: сестра и мать почти одновременно уходят из ее жизни, и девушка остается совершенно одна с болезненным грудным ребенком – слепоглухонемой девочкой. Время идет своим чередом, и когда малышке исполняется восемнадцать, жизнь все расставляет на свои места: на горизонте появляются те люди, которые раньше имели прямое отношение к больной девочке. Теперь семейные тайны предстают в своем истинно
Настоящее издание продолжает серию трудов священника Георгия Чистякова (1953–2007), историка, богослова, общественного деятеля. В первом разделе книги находятся ранее не публиковавшиеся беседы, посвященные православному богослужению, во втором – воспоминания о Г. П. Чистякове его прихожан, друзей, родных. В приложении публикуется библиография трудов Чистякова. Издание адресовано религиоведам-профессионалам, а также всем интересующимся историей ку