В мажористую, красивую и толстую, московскую ночь прилетел вертолет из Донецка. Он опустился на плоскую крышу высокого здания с прозрачными лиловыми и синими стенами. Ночь открыла глаза. Испуганные. Желтые. Свет загорелся в окнах. От неба до земли. От последнего этажа и до первого. Центр сердечной индустрии. Новолепелихинское шоссе 8 корпус 3. Знаменитый «Серцеград». Он задышал и задвигался. Быстро и споро по длинным и прямым коридорам бежали ночные санитары. Шумели колеса на резиновом ходу. На каталке под капельницей лежал ребенок. Девочка. Белые длинные пальчики тонко дрожали на синем больничном одеяле.
– Семенова Света. 10 лет. Осколочное. Левый желудочек. – говорила на ходу медсестра Лиза Ивакина. Молодая, добрая. Из-под больничного колпака золотые колечки волос все ползли и ползли. Рядом и мимо инструкций.
– Левый желудочек? – уточнил дежурный хирург Алан Борисович Тумаев. Он подождал Лизу.
– Предварительно, Алан Борисович. Диагноз в Донецке ставили. Вот ангиография.
Алан Борисович взял у Лизы папку. Бегло пролистал уже в операционной. Изучил рентгеновское черно-белое сердце в папке. Увидел в левом желудочке светлое неровное пятнышко. Для маленького сердца куда как солидно. 2 миллиметра. Может и больше. Алан положил руку на лоб пациентки. Он был сухой и горячий. Очень горячий. Как давно забытый, но, вспыхнувший ярким пламенем, страх. Алан отдернул руку. Увидел глаза старого друга, анестезиолога Борзенко над противовирусной маской.
– Звоним Колясникову, Алан Борисович? – спросил Борзенко.
–Нет…– сначала мягко, а затем твердо возразил Тумаев. – Нет. Справимся. Готовьте к операции.
В ординаторской Алан завел кофемашину. У Борзенко в ящике стола разыскал сигареты. Долго искал зажигалку. Наконец, закурил и через пару бестолковых затяжек с порцией слезливого кашля, выбросил сигарету в окно. Выпил чашечку фильтрованного эспрессо и опустился в именное кожаное кресло. Пора было что-то думать. А главное. Пора было что-то решать.
