– …Папа-мама, а эти давать?
Маленькая Мауна протягивает на ладошке три розовых комочка, чем-то напоминающих пресловутый земной «Вискас», сухой кошачий корм. Другая ладошка дочери в это время исполняет функцию кормушки для Нечаянной Радости – зверушка даже придерживает её лапкой, дабы источник питания не вздумал преждевременно ускользнуть.
– Давать-давать, – за меня отвечает Ирочка, разрезая на кусочки тёмно-зелёный шипастый фрукт… всё время забываю название…
– Некусай, Рома, он называется некусай, – уловив мою мысль, отвечает Ирочка. – Вообще-то пора бы уже и запомнить, муж мой. Каждый день летаешь, собираешь…
– Да тут столько всяких некусаев растёт… – пытаюсь я оправдаться.
– И жалкий лепет оправданья, – уже по-русски говорит жена, вручая мне один из кусочков, аккуратно держа за шип. – А почему некусай, помнишь?
– Папа-мама, и эти давать? – вновь спрашивает дочура, протягивая на ладошке новые комочки, на сей раз коричневые.
– Все давать!
Нечаянная Радость, урча, поедает на десерт витамины и прочие хитроумные препараты, назначение которых – обеспечить зверюхе бодрость и здоровье на протяжении многих десятилетий. Разумеется, маленькая зверюшка не в состоянии жить столетиями, как её хозяева, но мы стараемся максимально продлить жизнь нашей любимицы.
Сегодня выходные у меня и супруги совпали, и по случаю столь радостного события всё наше семейство ужинает на веранде, ограждённой страховочной сеткой, по которой любой ангел безошибочно определит – в этом доме имеется маленький, нелетающий ребёнок.
– Уммм… – я вонзаю зубы в вязкую, липкую мякоть, и только тут вспоминаю, почему плод этот называют «некусаем». В глазах моей ненаглядной прыгают насмешливые искорки, и я улавливаю мелькнувший мыслеобраз – лежащие зубьями вверх грабли с длинным крепким черенком… Действительно, пора бы уже и запомнить: мякоть некусая ещё более липкая, чем земной рахат-лукум. Его следует просто обсасывать, держа за шип, и тогда мякоть сама медленно тает во рту, оставляя на языке неповторимый остро-сладкий вкус, отдалённо напоминающий земную кока-колу.
– Мама-папа, она всё съела! – сообщает нам дочура, отряхивая ладошку. Нечаянная Радость, облизываясь, наконец отпускает руку дающую, и Мауна немедленно заключает животное в объятия, как плюшевого медведя. Зверюшка сопит, но вырываться пока не пытается – во-первых, дочура заметно окрепла, и вырваться из её цепких ручонок не так-то просто, а во-вторых, не так это и страшно, поскольку выдирать перья из крыльев летучей сони малышка перестала. В последнее время отношения между Нечаянной Радостью и Мауной-младшей определённо наладились, потому как в отличие от взрослых дочура располагает практически неограниченным запасом времени для всевозможных подвижных игр, вполне доступных пониманию домашней зверюшки.
– А я хочу Великую звезду! – внезапно заявляет дочь, гладя зверюшку.
– О! – жена округляет глаза. – Придётся тебе потерпеть, не сезон.
– Плохо, – вздыхает Мауна, и в тоне её слышится явное осуждение неспособности мамы-папы решить проблему. – Я бы посмотрела. Красиво.
– Да я бы и сама полюбовалась, – согласно вздыхает Ирочка.
– И я тоже… – я наконец-то справляюсь со своим некусаем. В этот момент Нечаянная Радость, улучив момент, вырывается и вспархивает на настенную икебану. В конце концов, после ужина нужен покой, дабы правильно переварить его.
– Папа, а у меня крылья опять выросли!
Мауна поворачивается к нам спиной и разворачивает свои трогательно-розовые детские культяпки. Я без труда улавливаю нехитрые детские мысли и эмоции – дочуре хочется, чтобы папа погладил и похвалил её крылышки… и по спине погладил… и ещё чешется немножко в основании левого крыла…
– Ого, какие вымахали! – восхищённо говорю я, стараясь оправдать невысказанные ожидания дочери. Осторожно глажу нежную кожу, без единого пупырышка, под которой угадываются хрупкие косточки маховых пальцев. Да, действительно подросли крылышки… Пройдёт совсем немного времени, и кожица эта потеряет свою гладкость – полезут из неё острые иглы, разворачиваясь в роскошные маховые перья, и эти трогательные культяпки обретут упругую прочность и мощь…
– Тут чешется? – я старательно чешу в подкрыльевых ямках, очень схожих с маленькими вторыми подмышками.
– Да! И везде! – дочура подставляет себя ласковым папиным рукам. Я глажу её, ласкаю. Нет слов, как мне хорошо. Нет слов, как нам троим хорошо. Счастье… Вот оно какое, счастье…
– Теперь маму! – великодушно заявляет Мауна, насытившись наконец папиными ласками. – Ей тоже хочется!
Я поперхнулся, закашлялся. Вообще-то пора бы уже и привыкнуть – ребёнок растёт, уловить открытые мысли и желания на таком расстоянии для нашей дочери теперь как нечего делать…
– Спасибо, доча, – в глазах жены пляшет смех. – Ты очень добра и деликатна.
– И ещё я красивая! – дополняет список собственных достоинств дочура. – Правда, папа?
– Ну безусловно! – отвечаю я, для пущей искренности округлив глаза.
– Чай пить никто больше не желает? – спрашивает Ирочка, и, не дождавшись ответа, щёлкает пальцами. – Домовой, явись!
– Я пойду в ту комнату и буду смотреть сказку про Розовые пёрышки, пока вы тут занимаетесь своим сексом, – выдаёт дочь, вставая из-за стола. Я медленно хлопаю глазами. Да, тут уже деликатность – не то слово…
– Мауна, не всё, что думаешь, следует говорить вслух, – кажется, теперь и Ирочка озадачена всерьёз размерами детской деликатности.
– Но ведь ты всё равно поймёшь мои мысли, мама, – невинный взгляд девочки не оставляет места подозрениям насчёт злого умысла и без всякой телепатии. – И даже бабушка с дедушкой делают это, и не стесняются. И дядя Фью с тётей Лоа, и тётя Иуна с дядей Кеа, и все-все-все! Когда я вырасту, выйду замуж и тоже буду!
Закончив изложение своего видения вопроса, дочура покидает нас, оставляя осмысливать сказанное. Я перевожу взгляд на жену.
«Всё, Рома? – в её глазищах бесится, пляшет смех. – «Добро» получено, и вообще, указания контролёра ситуации положено исполнять немедленно и беспрекословно».
И мы разом валимся друг на друга от хохота.
Тихо, как тихо в доме… Разумеется, ангелы не люди, и не бывает здесь полуночных пьяных гулянок с топотом и уханьем, с порванными от усердия гармонями и переломанной мебелью. Однако бывают такие минуты, как сегодня, когда мне невольно кажется – звуковая защита, установленная для оберегания покоя жильцов, работает чересчур усердно. Создавая впечатление, что во всём этом огромном мире есть только трое живых – я, моя Ирочка и наша дочь, не считая разве что толстой крылатой сони…
