– Кавалерии не требуется снарядов! Коня снарядом не зарядишь, а если и зарядишь, так его надо развернуть к противнику… сами понимаете, каким местом!
– Согласны, граф, и выстрел получится смешным!..
– Особенно для противника!
– Поумирают со смеху, глядючи!..
Офицеры сдерживали улыбки.
– Однако, ваше сиятельство, снаряды для артиллерии недурно поддержали бы нас, кавалерию!
– Особенно ежели прежде атаки, да солидным залпом!
– Или по встречной атаке противника…
– Ладно, господа, «илиили» это всё пустое, на нет и суда нет, снаряды не наша забота. Все свободны, и так уже задерживаемся на целый час. Война войной, а обед…
Офицеры заулыбались.
– Надо поторопиться, господа, нам тоже негоже опаздывать к службе. Нижние чины?..
– Построены и ждут!
– Батюшка?
– Отец Илларион уже раздул кадило…
– Жалко, что ушли кремнёвые времена, сейчас бы поставить его рядом с казённой частью…
– Тогда это будет уже не Крещение Господне, ваше сиятельство, а наказанье…
– Для кого как, господа, для кого как! Вас, Аркадий Иванович, попрошу остаться! После службы господ офицеров прошу к обеду, а нам надо закончить бумаги! – сказал командир полка своему заместителю, командиру №1-го эскадрона Аркадию Ивановичу Вяземскому. – Да, – он обратился к полковому адъютанту поручику Щербакову, – Николай Николаевич!
– Слушаю, ваше сиятельство!
– Заплатите старосте нужную сумму, чтобы обеспечить для нас на неделю фураж, сколько ещё тут простоим…
– Будет исполнено!
– И вы, Василий Карлович, на службе долго не задерживайтесь, батюшка нас поймёт!.. – обратился он к командиру №2го эскадрона.
– А не поймёт, так останется голодным, – с усмешкой ответил командир №2-го эскадрона Василий Карлович, барон фон Мекк, и вышел вслед за офицерами.
По случаю Крещения Господня полк был построен на выгоне польского села Могилевицы. Нижние чины и унтерофицеры стояли без головных уборов. Напротив каждого эскадрона из больших чанов церковники поочерёдно наливали драгунам святую воду.
Во вчерашнем бою с прусскими уланами полк потерял четырнадцать человек убитыми, среди них корнет Меликов и вахмистр №2-го эскадрона Сомов, а также четверых тяжелоранеными. Сейчас в №2 эскадроне вместо вахмистра Сомова отцу Иллариону прислуживал унтерофицер Четвертаков, относительно которого командир эскадрона ротмистр фон Мекк только что написал представление на повышение в чине. Убитых отец Илларион уже отпел, их тела в гробах лежали внутри обширной риги на северной окраине села.
– …и остáви нам дóлги наша, яко же и мы оставляем… – пел отец Илларион против №2-го эскадрона, махал кадилом и крестился на полковую хоругвь.
– …и остáви нам дóлги наша, яко же и мы оставляем… – вторили драгуны №2-го эскадрона. Они по одному подходили к чану и подставляли под серебряный ковшик фляжки, туда осторожно, тонкой струйкой, которой играл ветерок, наливал воду, чтобы не расплескать, унтер Четвертаков. Он уже знал, что на него написано представление на повышение через чин, небывалый случай, и так старался, что было видно, как по его лбу на брови и по щекам течёт пот.
Две недели – неделю до Нового года и неделю после – на СевероЗападном фронте не было больших событий, войска двигались, маневрировали, вчерашняя стычка, казалось, была случайной, когда на опушке в нескольких верстах западнее деревни, будучи в охранении, №2 эскадрон столкнулся с неприятельской разведкой.
Эскадрон спешился и залёг, германцы не разобрались и развёрнутым строем по снегу пошли в атаку, их лошади увязли, и германцы были расстреляны. А через несколько минут обширную поляну перед опушкой, где ещё вчера стояли на отдыхе несколько пехотных батальонов, накрыла германская тяжёлая артиллерия, поэтому, когда корнет Меликов и вахмистр Сомов пошли осматривать поле боя, на эскадрон упали четыре бомбы – германская гаубичная батарея сделала залп.
Несмотря на уничтожение вражеской разведки, такие потери были большой неприятностью для полка. Ещё было удивительно, зачем германцы стреляли по уже опустевшему полю. В пылу неожиданного боя никто не заметил, что над полем дал два круга германский аэроплан.
Унтерофицера Четвертакова в эскадроне звали Тайга. Вполне оправданно, потому что он единственный в полку призывался с далёкого, у чёрта на куличках, Байкала, о котором сам Четвертаков говорил с уважением и называл его «море» или «батюшка», а его сослуживцы только слышали, да и то не все, и усмехались: «Тайга-то у нас вона из какой глуши». А он не соглашался, до его «глуши», деревни под названием Лиственничная, или Листвянка, уже дотянулась Великая Сибирская железная дорога, или по старинке «чугунка», и он с гордостью рассказывал, что «ездил на паровозе». Однако для его сослуживцев паровоз совсем не новость – эскадрон, как и почти весь полк, набрали из тверичей, родившихся и живших по обочинам первой российской железной дороги, построенной аж полвека назад императором Николаем I. Поэтому Тайгой они прозвали Кешку Четвертакова уверенно и нисколько не сомневались в своей правоте. И уважали его как «первеющего храбреца» и умелого стрелка.
Кешка наливал в очередную фляжку, когда раздалась команда «Глаза направо!» и у хоругви против №1 эскадрона слез с белого арабчика командир полка полковник Константин Фёдорович граф Ро́зен. Он перекрестился на полковой алтарь, на хоругвь и повернулся к строю, вслед за ним подошёл командир №1 эскадрона подполковник Аркадий Иванович Вяземский.
– Да, господа, Крещение, а морозов… – Полковник поджал губы. – Поручик, посмотрите, сколько сейчас, только на улице… У вас ведь имеется термометр.
Поручик Рейнгардт, командир 1го взвода №2-го эскадрона, накинул на плечи шинель и вышел.
– А что, отец Илларион, не оправдывается примета о крещенских морозах? – Полковник сидел в центре большого стола, рядом с ним стояла восьмилинейная немецкая керосиновая лампа с начищенным медным отражателем, яркие лучи от лампы заливали большую светёлку.
Отец Илларион промолчал, и замолчали в полголоса беседовавшие между собой офицеры, сидевшие вокруг стола и на лавках вдоль стен. Все посмотрели на отца Иллариона. «Я же священник, а не климатолог, что я им скажу?» – подумал отец Илларион, но ответил:
– Так это, господа, по нашему календарю, по православному – Крещение, а поихнему, григорианскому, так оно уж и прошло… – Он не закончил, отворилась дверь, и с градусником вернулся поручик Рейнгардт.
– Минус два по Реомюру, господа, я воткнул градусник прямо в снег.
Офицеры зашевелились, сведения, которые принёс поручик, были, конечно, важные, но сказать на это было нечего. Они стали двигаться на лавках, усаживаясь ещё удобнее, хотя они производили эти движения регулярно последние минут двадцать в ожидании обеда. В других полках, где раньше служили некоторые офицеры, обедали у командира полка, в полковом собрании, однако здесь существовало другое правило. Граф Розен начал службу во время русскотурецкой войны, и в его полку, куда он поступил корнетом, командир был старый и грузный, чемто напоминавший фельдмаршала Кутузова, но ни разу не раненный в голову. По старости лет он не любил шума и суеты и завёл правило, что офицеры обедают у командира №1-го эскадрона, а сам всегда занимал самую неказистую и неприметную избу на любой стоянке в любом походе. Розен не изменил этому правилу, но сейчас в его полку обедали у командира №2-го эскадрона. В октябре прошлого года, перед самой Лодзинской операцией, прибывший в полк на №1 эскадрон из кавалергардов ротмистр гвардии Аркадий Иванович Вяземский намекнул, что первое время ему хотелось бы быть гостем и совсем никак – хозяином. Командир №2-го эскадрона ротмистр фон Мекк был рад такому решению.
