Пролог
Фульгур жил на болоте. В самой низине. На поляне, где каждый шаг сопровождался звучным чавком земли. Ветхую хибару окружал забор из жердей, что уже сливался по цвету с замшелыми корягами. Сколько мужичок не налаживал быт, полчища комаров, жабы со змеями и плесень гостили дома ежедневно, а иногда порывались выжить самого хозяина. Тщетно. Собирая морошку в глуши, Фульгур набрёл на эту поляну много лет назад. Одного взгляда на неё хватило, чтобы понять: здесь нужно поселиться и как можно скорее. Нет, не из любви к пиявкам или лягушачьему супу – причиной послужил цараструс. Корнеплод, известный в простонародье как «драконий орех». Своё название он заслужил тем, что шанс его найти приблизительно равен шансу увидеть дракона. Удивительно редкое и крайне привередливое растение, за которым охотились все виверхэльские алхимики. Порошок из «орехов» поднимал на ноги даже безнадёжно больных.
Разумеется, находились и те, кто пытался вырастить цараструс на своей земле. И закапывали плод, и бережно пересаживали растение, и все необходимые условия создавали. Тень. Сырость. Болотный грунт. Итог же всегда был один: сгнивший «орех» или увядшие листья. Оттого стоил цараструс неприлично дорого. Настолько, что за его пригоршню можно было разжиться лошадью с плугом или… ножом в боку. Города полны завистливых глаз. Потому Фульгур сбывал урожай только днём, пряча себя за балахоном. Точно прокажённый. А после петлял по городу, избегая безлюдных переулков, пока не находил место, где можно сорвать маскировку и пойти дальше совершенно другим человеком.
Каждый год плодов всходило всё меньше. Зато пух мешок с золотом, надёжно прикопанный в подполе. Ещё немного, и можно будет оставить болото. Купить домишко на западе королевства да зажить на широкую ногу. Мечты грели, словно очаг дождливым вечером. Но страхи… отравляли жизнь. Вдруг на заветную поляну выберется заблудившийся путник? Ненароком глянет за забор. Опознает в дутых листьях подземное сокровище. И что тогда?..
Сегодня осень подарила сухой денёк. Хоть и пасмурный. Фульгур решил потратить его на починку кровли, которая по зиме сулила провалиться под тяжестью снега. Сидя на крыше, возле охапок соломенного настила, мужичок умело укреплял подгнившую балку. Над ухом привычно звенели комары, когда где-то в лесу хрустнула ветка. Слишком явно. Будто кто-то наступил. Неужто шум беду приманил? Надо было всё на верёвках делать. Махать молотком – дурная затея. Стучать можно лишь зимой. Когда жизненно нужны дрова, а цараструс крепко спит под белым покрывалом. Подальше от чужих глаз. А может, не шум? Может, вообще городские проныры выследили? Тогда прольётся кровь…
Фульгур крепче сжал молоток – взгляд забродил по трухлявому бору, голым кустам и сырой земле. Лучше б медведь на запах вяленой рыбы пришёл. С ним и то больше шансов договориться. Однако то был не зверь и даже не человек…
Мужичок с удивлением обнаружил возле себя чьи-то ноги. Прямо на крыше! Растерянный взор поднялся по тёмной одежде и замер на белевшем под капюшоном лице. Глаза незнакомца пылали раскалёнными углями. Пинок в грудь. Полёт. Падение в лужу у крыльца. Невзирая на пронзившую плечо боль, Фульгур потянулся за упавшим в грязь молотком. Но рядом снова возникли чужие сапоги. Следом шею окольцевала петля. Сдавила горло, и дом стал стремительно отдаляться. Вокруг замелькали стволы деревьев. Спина же пересчитывала болотные кочки. Будто верёвку держал мчавшийся по лесу всадник. Пытаясь снять удавку, кряхтевший мужичок закинул голову назад, чтобы увидеть своего похитителя. Никакой лошади. Лишь тёмный силуэт, что бежал по чащобе со скоростью зверя.
Кожаная куртка скользила по земляной жиже. Намокшие штаны облизывали ноги холодом. Башмаки оставляли за собой виляющие полосы. Пока Фульгур старался расширить петлю, дабы высвободить голову, один из них слетел, зацепившись за какую-то корягу, – голая пятка тоже погрузилась в мерзкую прохладу, а вырванная из пальцев верёвка ещё сильнее стиснула шею. Сдавила горло до выползшего из груди хрипа. Попытка поддеть удавку успехом не увенчалась: закончилась треснувшим ногтем и расцарапанной кожей.
Над покрасневшим лицом проносились хвойные лапы. Однако испуганный взгляд был направлен дальше, в хмурое небо, серость которого постепенно меркла. Отяжелевшие веки впустили в разум темноту безысходности. Снаружи остался лишь затяжной шорох мокрой одежды, чавкающий бег не знавших усталости ног и хруст изредка ломаемых веток.
Внезапно симфонию угасающей души рассёк свист стрелы – всё резко остановилось… Крики испуганных ворон… Звук упавшей на землю верёвки… Грохот рухнувшего тела… Дрожащей рукой Фульгур стянул с себя ослабшую петлю, вскочил и без оглядки бросился бежать. Когда он пропал за хороводом сосенок, с подветренной стороны, из тени старой ели, выплыла женская фигура с лежавшим на плече арбалетом. Пепельные волосы. Незыблемо печальный лик. И от края до края затопленные мглой глаза, где тонким кольцом сияло оранжевое окаймление зрачка.
Нактарра приблизилась к трупу, какой был мёртв задолго до угодившей в висок стали. Посмотрела на изборождённую трещинами бледную кожу, немигающий взгляд и приоткрытый рот, в сумраке которого белели два острых клыка.
Выдернутый из головы арбалетный болт – над зияющей раной взвилась струйка чёрного пара. Ещё один убитый вампир. Ещё одна спасённая жизнь. Самое время нанести на оружие девятую зарубку. Появившийся в руке нож сверкнул серостью небес. Лезвие коснулось деревянного приклада, и тут… мертвец вдруг схватил девушку за ногу! Сосредоточенный взор не покинул гладкого изгиба арбалета, где с каждым движением клинка ширилась ровная полоса. Лишь обрушенный сверху сапог вмял оскаленную пасть в затылок – мёртвая хватка ледяных пальцев ослабла, бледная рука сползла на сырую землю, а растресканная кожа осыпалась подобно облупившейся краске.
Говорят, мир изменился. Охотники судачат о чудовищах. Пророки предрекают конец света. И только один аристократ назвал происходящее эрой безграничных возможностей. Пока его слова больше всего похожи на правду. Когда в собственной груди больше не стучит сердце, а ухо слышит порхающего в миле мотылька, сомнения настолько малы, что уместятся на острие ножа. Но каким бы ни стал мир, в нём по-прежнему нет места тем, кто столетиями ублажает смерть чужой кровью.
Подняв взор к свинцовому небу, кучно истыканному пиками елей, Нактарра провела пальцем по свежей зарубке. Когда-нибудь гладкий приклад обрядится в ребристый узор. Линия к линии. Плотными рядами, куда уже никак не втиснуть привычную метку. Обозначит ли это конец возмездия? Нет. Узор начнёт становиться клетчатым. Ведь времени не существует…
