В огнях багровых пожарищ, в отсветах кровавых жестоких войн, ворочая месяцы и годы, неминуемо близился к завершению страшный второй век нашей эры, ставший переломным в истории двух величественных империй, расположенных в самом сердце Азии, вместе занимающих гигантскую территорию, равной коей по размеру не существовало во всём древнем мире.
Одной из империй, столетиями властвовавших над Великой степью, над восточной Азией, являлась Хуннская кочевая держава. На ее земле в сто двадцать восьмом году разразилась невиданно безжалостная междоусобица, продолжавшаяся три года, в итоге ожесточённой непримиримой распри хунны навеки разделились на северных, южных.
Ижно сорок лет спустя с окончания той войны, они не смогут переступить через реки пролитой крови, в будущем никогда не сумеют сплотиться расшириться до былых необъятных границ.
В результате изматывающе кровопролитного противостояния южные хунны, превратились в разобщённую разбойничью орду с четырьмя шаньюями во главе, и не представляли серьёзной опасности соседним царствам, разрозненно скитались между юэчжами, усунями, постоянно ввязываясь в мелкие стычки с иными племенами.
Северные хунны, напротив, сумели сохранить атрибуты былого величия, безспорно владели безбрежными пространствами и большой нефритовой печатью империи Хунну, по-прежнему являлись грозной силой, скрытой угрозой. До поры до времени мирно кочевали по степным просторам вслед за бесчисленными стадами, беспрекословно подчиняясь родовым знатным ванам (князьям) и шаньюю (государю).
В заново воссозданном государстве северных хуннов, как в былые времена, звание воина, его умение, сила, доблесть были возведены их шаньюями в особый, высший культ поклонения, на них, на воинах, составлявших костяк, основу их мира, зиждилась мощь степняков.
Следующую империю представляли ханьцы – жители раскинувшейся на тёплых берегах Хуанхэ и Янцзы могучей земледельческой державы, наибольшую часть населения которой составляли крестьяне, жившие за счёт риса, фруктов, овощей, выращенных на маленьких клочках земель и находившиеся в кабальной зависимости от императора, его сановников, имевших над ними непререкаемую, ничем не ограниченную власть.
В могущественной стране Хань с её неисчислимым народонаселением, многолюдными городами, наивысшими привилегиями пользовался не крестьянин, обрабатывающий землю, не ремесленник, производящий полезные вещи, не воин, а учёный, издающий трактаты и владеющий различными знаниями, обогатившийся на поборах чиновник, неукоснительно исполняющий законы, указы самодержца.
В изнурительных, продолжавшихся столетиями войнах китайских империй с хуннами, одна из них, именуемая Циньской, являвшаяся предшественницей Ханьской, спасаясь от опустошительных набегов кочевников и преграждая путь подданным, бегущим из родины, воздвигла Стену, равной которой не было под солнцем. Построенная каторжным трудом сотен тысяч крестьян, преступников и рабов, повально умиравших при её возведении, Стена-твердыня, опоясавшая северную границу Цинь, извиваясь, поднимаясь в горы, опускаясь в низины, нескончаемо тянулась на тысячи ли. Простоявшая до времени воцарения ханьского владыки Линь Цзана, она окаймлённая зубцами, возвышавшимися на ней через каждые сто – двести шагов смотровыми башнями, была высотой шестнадцать – двадцать локтей, шириной шесть – семь шагов и казалась бесконечной по длине неприступной цитаделью. С внешней стороны необозримой преграды на отдалённом расстоянии от неё находились дозорные башни, насчитывавших вдоль, по всей её протяжённости, четырнадцать тысяч.
С внутренней стороны располагались гарнизоны пограничной охраны, сеть складов, жилища крестьян, высланных для обслуживания воинов-защитников.
Холодным, беспокойным летом сто семьдесят первого года недалеко от каменной крепости Сэньду, в башне Стены произойдёт роковая встреча двух человек, духовно принадлежавших к противоположным, совершенно разным культурам и цивилизациям, но по внешности, по походке, по росту, по голосу удивительно похожих друг на друга. Небывалая схожесть встретившихся в башне хунна и ханьца сыграет зловещую роль в судьбе одного из двух народов, а именно в судьбе хуннов.
Уже второй год на страну Хань, на защищавшую от врагов Стену не было совершено ни одного набега, ни одной попытки штурма со стороны северных соседей.
Зыбко затянувшаяся на долгое время тишина, исходившая из Степи, исподволь вносила в сердце императора Линь Цзана сомнение и беспокойство, вселяла в него нездоровую бессонницу.
Всё началось полтора года назад во время возобновившихся спустя девяносто лет торгов на границе: на них, к удивлению ханьских купцов, было очень мало номадов, их товаров. Тогда произошла перебранка между аратами и ханьцами, во время которой был избит лоянский чиновник небольшого ранга.
В другое время никто бы не обратил на потасовку внимания, но дальше последовало то, чего кочевники никак не ожидали от имперцев. Опираясь на этот незначительный случай, Линь Цзан запретил приграничную торговлю, неожиданно для многих объявил войну Северной империи, чем вызвал удивление, недовольство не только хуннов, но у некоторых близких к трону сановников.
В скором времени выяснится, действия монарха (объявление войны, закрытие прирубежного рынка) были сделаны с дальней обманной целью: ударить по кочевникам малым числом войск, вызвать ответный удар, тем самым проверить силы, возможности, количество варварских воинов. Ведь Линь Цзан семь лет готовил тайный поход против степняков, чаял одержать в будущей схватке великую победу, захватить их земли, на веки веков покончить с северянами. Дальше всё пошло не так, как рассчитывал венценосец. Хунны не спешили воевать с вторгшимися в степи ханьцами, начали откатываться вглубь, по-всякому избегая соприкосновений с императорской ратью. В течение двух месяцев, тщетно пытаясь вызвать врагов на битву, не выяснивший ни численности, ни сил противника, Линь Цзан не захотел излишне далеко углубляться в степь, опасаясь подвергать смертельному риску войска. Вернул их внутрь Стены, продолжал, как раньше, скрытно готовиться к большой войне.
С тех пор на границе Хань, граничащей с кочевниками, условия оставались без изменений: никаких вторжений за это время не последовало.
Как бы затаенное бездействие неприятеля, длившееся столько времени, становилось всё более непонятным, подозрительным не только для самого Линь Цзана, но и вельможам ближнего его окружения.
Надо было что-то предпринять, выведать, почему хунны полтора года находящиеся в состоянии вражды с империей, ни разу не вступили в битву. Что стало с воинственными степняками? Что задумали? Чего хотят северные варвары?
