В московской квартире ударом стилета убита девушка, первокурсница художественного колледжа. Все говорит за то, что убийство это, судя по всему, было непреднамеренным – банда домушников наткнулась в квартире на дочь хозяйки дома, в то время как в этот час квартира обычно пустовала, и следствие останавливается на версии «мокрого гранда», то есть ограбление с убийством. Однако в этот же день пропадает, словно проваливается сквозь землю, студент Гнесинки, Дима Чудецкий, и детективы «Глории», к которым мать Чудецкого обратилась за помощью найти сына, узнают, что этим же утром Дима Чудецкий звонил убитой и, судя по всему, они виделись еще до того, как кто-то ударил ее стилетом в печень.
К поиску исчезнувшего студента Гнесинки, который, оказывается, уже давно пристрастился к марихуане и таблеткам экстези, подключаются МУР и группа капитана Сергачева из Московского управления по борьбе с наркотиками. Выясняется, что Чудецкий уже давно является своим человеком в элитном ночном клубе «Аризона», хозяин которого активный член наркосиндиката и давно уже наладил в Сибири производство экстези и теперь пытается завоевать московский наркорынок.
Под видом немецкого коммерсанта и его телохранителя Голованов и Агеев командируются в город Краснохолмск, где и разворачиваются основные события по ликвидации преступной группировки, которую возглавляет некоронованный король Краснохолмска, сын вице-губернатора области Николай Похмелкин. Однако главная задача Голованова – это вытащить из дерьма пока что ни в чем не повинного Чудецкого, и эту операцию он проводит достойно.
Лучи багряного закатного солнца с трудом пробивались сквозь узорчатые шторы балконной двери, раскрашивая дорогой паркет вечерними красками, в этих багряных и розово-желтых полутонах было что-то сюрреалистическое, почти мистическое, и только труп молодой девушки возвращал к суровой действительности. Со странно вывернутой рукой, она лежала на полу, наискось перегородив комнату, и жгучая белизна ее обнаженных ног на фоне подсохшей лужицы крови казалась столь же неестественной, как и все то, что произошло в этой уютной комнате пять – максимум шесть часов назад. По крайней мере, именно это время убийства обозначил судебно-медицинский эксперт, когда наконец-то закончил возиться с трупом.
– Два часа пополудни, – безапелляционно заявил эксперт, с трудом стаскивая с широченных кистей медицинские перчатки. – Но не исключено, что ближе к трем. Не позже.
– Нож? – негромко спросил Мартынов, хотя и без того было ясно, что Валерия Лопатко погибла не от огнестрела. Довольно дорогой окровавленный нож с длинным выбрасывающимся лезвием лежал в полуметре от головы убитой, и впечатление было такое, будто она все еще тянется за ним.
Судмедэксперт покосился на молодого еще опера убойного отдела МУРа, которому из-за неопытности прощались подобные вопросы, видимо, с трудом великим удержался, чтобы не проехаться по профессиональной подготовке выпускников Вышки, вздохнул обреченно и только после этого повернулся к следователю межрайонной прокуратуры, который также ждал его заключения.
– Вскрытие, конечно, покажет, но уже сейчас могу сказать, что смерть наступила от проникновения колюще-режущего предмета в область печени. Судя по всему, ножа, с узким лезвием до пятнадцати сантиметров длиной.
И он кивнул на нож, до которого еще не дошли руки экспертов.
Видимо вполне согласный с предварительным заключением судмедэксперта, следователь пробурчал что-то маловразумительное и кивнул Мартынову, чтобы тот шел за ним. Когда вышли в коридор, произнес негромко:
– Ты с матерью убитой уже разговаривал?
– Не успел. Там вроде бы врач с ней возится.
– Как только придет в чувство, попробуй ее разговорить. А я с соседями пока что потолкую. Может, и проклюнется что-нибудь важное.
Врач «скорой» сумел-таки вывести мать убитой из состояния шокового ступора, и теперь появилась надежда, что она сможет ответить хотя бы на часть вопросов, которые крутились на языке оперуполномоченного убойного отдела МУРа.
– Вы мама Валерии?
В ответ кивок и тоскливый взгляд наполненных слезами глаз, в которых плескалась боль.
– А ваш муж… отец Валерии?
– Мы… мы в разводе.
– Значит, в этой квартире вы жили вдвоем с дочерью?
И снова унылый кивок и тусклый, как приглушенное эхо, ответ:
– Вдвоем.
– Ваша дочь училась, работала?
На лице женщины застыл какой-то немой вопрос, но пока она не справилась с этим своим состоянием и так же тускло произнесла:
– Студентка… училась на дизайнера.
– Выходит, сегодня она должна была быть на занятиях?
На этот раз отрицательное покачивание головой и столь же тускло-бесцветное:
– Лерочка… она заболела. Что-то простудное. И вот…
Ее плечи дрогнули, она закрыла лицо руками, и стоявший неподалеку врач тут же сунул ей в руку небольшую мензурку с какой-то дрянью.
– Выпейте… Надежда Николаевна. Полегчает.
Видимо даже не осознавая до конца, что делает, мать убитой приняла протянутое лекарство, поднесла к губам и вдруг снова зашлась в рыданиях. Когда наконец-то ее отпустил и этот приступ, Мартынов задал, пожалуй, самый главный вопрос:
– Простите, а в какое время ваша дочь возвращалась из колледжа?
Явно не понимая, о чем ее спрашивает совсем еще молоденький коренастый оперативник, Надежда Николаевна моргнула ресницами, и на ее лице застыла мучительная маска убитого горем человека, которому забыться бы сейчас в своем горе, а его терзают непонятными вопросами.
– О чем вы? И зачем? Мартынов повторил вопрос и негромко добавил:
– Поймите, Надежда Николаевна, это очень важно.
Мать Валерии неопределенно пожала плечами:
– В четыре, а то и в пять. Раньше приезжать никак не получалось.
В пять… До четырех домой не возвращалась. А эксперт утверждает, что смерть наступила не позже трех…
Это уже была зацепка. По крайней мере, выстраивалась рабочая версия, и Мартынов негромко спросил:
– А в какое время вы возвращаетесь домой?
В потухших, заплаканных глазах можно было прочитать и удивление, и возмущение одновременно.
– Я?
– Да, вы, – уже более настойчиво произнес Мартынов. – Я имею в виду, вы в одно и то же время заканчиваете работу?
На лице женщины дернулся нерв, однако она все-таки смогла пересилить себя и тусклым, совершенно бесцветным голосом произнесла:
– Если вам, конечно, это что-то даст… Я парикмахером работаю… в салоне красоты. А график у нас – два по двенадцать. К тому же у каждого мастера есть свои постоянные клиенты, которые приглашают на дом, так что… – Она замолчала, и ее лицо застыло в известковой неподвижности.
За спиной Мартынова откашлялся врач «скорой», предупреждая муровского опера о возможных последствиях затянувшегося опроса, впрочем, Мартынов уже и сам понимал, что еще пара-тройка «ненавязчивых» вопросов – и мать убитой может впасть в истерику или, еще того хуже, в глубокий транс, однако не мог закончить разговор, пожалуй, без завершающего, самого главного, как теперь ему казалось, вопроса:
