Беда случилась на переломе ночи. Это было время, когда ночная тьма уже начинает уступать место ещё робкому утреннему свету, постепенно стекая в глубокие овраги и глухие чащобы. Всё вокруг кажется зыбким, неярким, призрачным. Это время утреннего тумана и затишья. Звуки становятся переменчивы, обманывают слух. Кажется, что река, которая находится за поляной в четырёх полётах стрелы от частокола, журчит рядом с ним. И убаюкивает, убаюкивает, убаюкивает… С поляны доносится стрёкот кузнечиков. И они тоже стрекочут только об одном – спать, скоро смена, скоро смена, спать, спать.
Уставшие за ночь двое часовых на караульной вышке не заметили, как переползли-перетекли через поляну чужаки почти под самый частокол. Серые доспехи надёжно скрыли их в такой же серой мгле наступающего утра. Журчание реки и стрёкот кузнечиков помешали полусонным, уставшим людям услышать тихий скрип неспешно и осторожно натягиваемых тугих разрывных луков. Щёлкнули тетивы о перчатки, свистнули в коротком смертельном полёте четыре стрелы – по две на брата. Одного сторожа убило сразу наповал. Первая стрела прошла через глаз и пронзила мозг, вторая – по оперение уткнулась в горло. Второй караульный ещё бился в агонии, тщетно пытаясь дотянуться до колокола. Обе стрелы пробили лёгкий доспех слева, но до сердца не дошли. Пластины доспеха изменили направление удара. Одна из стрел, сломавшись, ушла вверх, вспоров зазубренным лезвием грудину – рана кровоточащая и болезненная, но не смертельная. Зато вторая пробила лёгкое. И теперь хрипящий воин всё тянулся и тянулся к верёвке, чтобы ударить в небольшой звонкий колокол.
Тем временем чужаки выбросили вверх длинную слегу, за конец которой держался быстро перебирающий ногами по стене воин. Короткое мгновение – и он уже на вышке. Раз – и в его руке блеснул хищно изогнутый клинок ножа. Короткий взмах – и караульный с перерезанной глоткой захлебнулся кровью. Чужак лизнул нож, ловко кинул его в ножны и бесшумно сбежал по ступенькам. Напрягшись от усилия так, что на лбу вздулись вены, тихо снял тяжеленный запор ворот. Скрипнули створки. Трое чужаков проникли внутрь деревни. Огляделись: пока вокруг всё тихо и спокойно. Все так же сонно бормотала в отдалении река, стрекотали на поляне кузнечики, глухо шумела за деревней зелёная стена леса. Не гавкнул ни один пёс. Значит, не обманул их атаман, сказав, что по весне в деревне выбило неведомой хворью весь пёсий род.
Распахнув ворота настежь, чужаки, пользуясь копьями в качестве рычагов, сняли створки с петель. Удерживая тяжёлые плахи, они почти бесшумно сложили их на землю и оттащили запор на поляну. Теперь путь был свободен, и возле реки сразу выросли серые тени и быстро, уже не таясь, двинулись к частоколу.
Что стоит тренированному воину преодолеть расстояние в тысячу шагов? Несколько минут – орда чужаков ввалится в проём ворот и начнётся резня.
Всё решил непредвиденный случай. Хотя вот уже одиннадцать лет после переселения с берегов Холодного моря под мощную руку Перми Великой[1], как никто не нападал на род Лося из народа Чудь, содержание пусть небольшой, но готовой ко всему дружины, осталось в традиции. Воины живут в слободе. Сама слобода отстроена из толстенных брёвен, начиная с двадцати шагов от ворот, и имеет два этажа; нижний этаж со стороны входа – совсем без окон и обращен к входу лишь глухой стеной с невысокой, узкой калиткой посередине. Основной же выход прорублен на деревенскую площадь, а от самой слободы до ворот прокинут палисад.
Таким образом, для того, кто попадает в деревню, сзади остается караульная вышка, справа – заграждение в полтора человеческих роста, а прямо напротив него – глухая стена слободы, огибать которую приходится по проходу правым боком, что обычно не прикрыт щитом. Но это ещё не всё. Обогнув укрепление, вошедший сперва упирается в заднюю стену внутреннего двора. Между нею и стеной слободы могут пройти две телеги – а больше и не нужно. И только повернув ещё раз, путник наконец оказывается внутри деревни, на её центральной площади. Вокруг площади расположены в два-три ряда стоящие избы, и если уж враг ворвался в деревню, то он оказывается словно в мешке. Возле крайней избы на дальнем конце деревни вырыт подземный ход – он тянется на пятьсот шагов и выводит в глухой овраг на окраине леса, начинаясь, в свою очередь, с огромной ямы, скрытой навесом. Навес над ямой замаскирован наваленными на него огромными, тяжелыми валунами. По законам племени Чудь, все, кто по какой-либо причине не может вместе с племенем отступить через подземный ход, дабы не обременять род, собираются в этой яме, и остается лишь выбить подпорки…[2] Сурово? Безжалостно? Конечно. Но намного хуже – попасть в руки врага, который учинит лютую расправу, смеясь и всячески издеваясь, таская за седую бороду или топча свежие раны. Поэтому лучше уйти самому и с достоинством. Да и раскопать обрушившийся подземный вход после этого практически невозможно.
Дружинники сменяли друг друга на караульной вышке, совершали ночью обход в полном доспехе и вооружении. Днём же те, кто не отсыпался после ночного бдения, бренчали мечами, кидали стрелы в чучела, метали копья, боролись, делали необходимые воинские упражнения: сомкнув щиты, ходили стеной, перестраивались в разные порядки.
Очередная пара вышла из слободской калитки на смену караульщикам на вышке. Одним из них был опытнейший воин рода по кличке Гондыр[3]. Бросив всего лишь один взгляд на ворота и караульную вышку, он сразу понял: беда! Быстро подняв щит, присел на корточки.
– К оружию! – страшной мощью прогремел его голос.
Второй, ещё безусый, впервые заступивший на дежурство мальчишка, растерялся от неожиданности.
Однако и чужаки у ворот не дремали. Моментально вскинули луки и бросили стрелы. Расстояние небольшое. Даже опытному воину трудно уйти с прямой траектории выстрела из лука. На расстоянии в двадцать шагов тяжёлая стрела, выпущенная из сложного лука, пробивает лёгкий доспех насквозь. Мало́й даже не успел перебросить щит со спины на грудь, как стрела вошла под сердце по оперение. Гондыр пал ничком, и это его спасло – стрелы пролетели мимо, с глухим стуком воткнувшись в брёвна.
Внутри слободы всё моментально пришло в движение. Пятеро человек бросились на второй этаж к узким окнам, остальные высыпали во двор со стороны площади.
А волна чужаков уже подступала к распахнутым воротам. Гондыр ногой отпихнул хрипящего в агонии юношу, юркнул внутрь слободы и запер калитку на мощный засов. Схватив со стены самострел и связку болтов, он птицей взлетел на второй этаж.
