Со стороны это могло бы показаться форменным безумием.
Тяжёлое дыхание отдавалось давлением в висках. Казалось, что лёгкие сжались, словно воздушный шарик на морозе, от чего в мозг поступало меньше кислорода. Он пытался держать себя в руках: не разводить панику слишком рано. Но как можно остаться в своём уме, видя такое?
Мрачное буйство красок не било в глаза, а лишь подавляло и отнимало последнюю надежду на счастливый исход. Земля была залита кровью: где-то она уже впиталась, напоминая о себе лишь чёрными пятами, где-то всё ещё сохраняла свой насыщенный тёмно-алый оттенок, выливаясь из тел. Кровь застыла уродливыми коричневыми пятнами на изуродованных одеждах, которые ещё пару часов назад блистали своим убранством. Кровь залила его с ног до головы, словно укрывая его и пряча ото всех зверств, происходящих этой ночью: лишь его одного. Эта ночь не пощадит никого, кроме него. Это ему шептал странный вкрадчивый голос, словно из ниоткуда. Снова. Снова этот голос преследует. Не оставляет его в покое ни во сне, ни наяву.
Он замечает движение и устремляет свой взгляд на до боли знакомый перламутровый браслет. Он въелся в кожу до кровавых следов, и его сияние становилось всё слабее. Колени подгибаются, пока он несётся в ту сторону. Он падает в кровавые лужи поднимается, преодолевая тошноту и тяжесть в теле, но он уже с ног до головы весь в этой грязи. Этого не может быть. Просто не может быть. А как же обещание? Она не должна быть здесь. Не должна. Он хватает эту холодную руку, пачкая её багряными красками, которыми его щедро одарила эта ночь. Разгребает эту кучу тел, даже не испытывая ни капли страха или отвращения, и пытается удержать робкую надежду. Но её тело просто исчезает. А её образ ускользает от него, становясь всё недостижимее. Словно её здесь нет. Словно её никогда и не было.
Хён просыпается с вскриком на губах, но едва открыв глаза, забывает всё, что он кричал в таком реалистичном кошмаре. Совершенно не помнит слова, что слетели с его губ в самый последний момент перед пробуждением. Его бросает то в жар, то в холод. Он пытается восстановить сбившееся дыхание и прийти в себя. Его сковал ледяной ужас от увиденного и некий непонятный для него животный страх. Словно вот-вот всё закончится, но эта концовка его не устраивает. Странные ощущения. Он боится, но смакует их. Пытается понять их логику, происхождение и почему они так выбили его из колеи. Странный кошмар, не близкий к нему, заставил испытать его такую боль, что, казалось, он испытал её наяву. Что это могло бы быть?
Это похоже на захватывающую загадку, которую ему подобно Шерлоку Холмсу или Эркюлю Пуаро предстоит разгадать или те любопытные подростки из Ривердейла (довольно амбициозно, учитывая, что он никогда не угадывал, кто убийца в хитросплетениях топовых детективных сериалах). Но это всего лишь ничего незначащий сон. «И уже есть дела, с которыми предстоит разобраться прямо сейчас». С подобными мыслями он резко выдыхает и поднимается с кровати, готовясь к очередной битве со своим настоящим.
Снова эти лица. Снова эти стены и знакомый воздух в них. Затхлый, наполненный зловонным дыханием этих полусгнивших ящериц. Ему противно до дрожи. Он хочет, чтобы они все провалились под землю и задохнулись от грязи в глотках – ведь их рты всегда открыты, как у покойников. Он трясет головой, стряхивает воду с кисти и сосредотачивается на каплях, остающихся на банке, но никак не может избавиться от этих тёмных мыслей, которые так несвойственны ему. Но похоже, каждого человека можно довести до той черты, которую ранее он не приступил бы в любых обстоятельствах, а теперь буквально занимается прыжками в длину на ней. Он скрипит зубами, пытаясь сдержать эмоции: нельзя чтобы они видели это. Держать лицо. Держать. Терпеть. Молчать… Чёрт. На холсте остаётся лишний штрих: длинная синяя змея издевательски ухмыляется ему.
За его спиной раздаётся смешок.
– О, ящерицы? Интересная интерпретация задания о человеческой природе.
Ему не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кто это. Этот звонкий жизнерадостный голос он слышит едва ли не каждый день. А ещё это единственный луч света в этой комнате, кишащей жалкими ящерицами. Веснушчатый парень с широкой улыбкой одобрительно похлопывает его по плечу.
– А ты считаешь, всё не так?
– Хм… Может и так, – пожимает он плечами и улыбается ещё ярче. И вдруг склоняется над холстом, внимательно разглядывая аккуратные штрихи, которым он не изменял даже сейчас. – А где здесь я?
– Вот. – Он небрежно указывает на нечаянный синий штрих.
– Это я? – наигранно печально уточняет Джулиан, но не может сдержать смешок. – Вот эта клякса?
– Это то единственное светлое, что ещё осталось в этом логове земноводных. Водяной дракон. Но он намеренно скрывает свою наружность, притворяясь одним из них.
– Ты такого высокого мнения обо мне? А может я совершенно не отличаюсь от них?
– Мы оба не особо отличаемся от них, – пожимает он плечами, вновь обмакивая кисть. – Но всё же мы разные. На этой почве возникают все конфликты между людьми. Но всё же это не оправдание их дерьмовым сущностям и таким же поступкам.
Кисть скользит по холсту, едва подрагивая в его руках. На мгновение он отрывает её от холста и оборачивается к другу.
– Но ты не такой. Если у тебя есть, что сказать мне, ты скажешь, но не будешь за спиной обсуждать и смеяться над каждым моим шагом, наблюдая за мной, словно в цирке. И я верю тебе. Верю, что ты искренен.
– Так ты полон любви ко мне? – нарочно с нотками умиления посмеивается и похлопывает его по плечу.
– Не перебарщивай. – Он возвращается к работе, делая вид, что не замечает благодарного взгляда человека рядом с ним.
– Спасибо за доверие.
И всё же Джулиан не может не улыбнуться при взгляде на него, изо всех сил скрывающим своё смущение и тепло по отношению к другу, но выданного с потрохами горящими ушами. Сколько бы тщательно он ни соблюдал образ ледышки, его истинная натура была известна всем, кто хоть сколько бы проявлял к нему интерес. Он пытался скрывать свою доброту и внимательность напускным раздражением и холодностью, но Джулиан уже знал его настоящего. Знал, как ярко он может улыбаться, поэтому не мог злиться на его детские попытки скрыть то, что, по его мнению, люди в этих стенах считали слабостью. Но можно ли его упрекать в том, что он думает за других людей, если всегда находятся те, кто оправдывают эти ожидания?
Во время перерыва Хён всегда с чувством облегчения покидал эти душащие его стены и направлялся в место в университетском парке, известное немногим. Возможно, просто никто не хотел находиться в глуши, где нет ни единой живой души. Вель это место считалось проклятым с тех пор, как там нашли мёртвым одного из студентов его направления. Он не знал этого человека лично, видел лишь однажды, как ни странно, в этом самом месте. Тогда шёл дождь. Он не знал, зачем пошёл туда в подобную погоду, но что-то непреодолимо тянуло его туда.
