У каждого свое представление об уюте. Мне видится такая картина.
Тихий, убаюканный метелью старинный городок. Светлые сумерки начинают окутывать укрытые снежным одеялом небольшие домики. Окна мерцают сквозь метущую поземку живым огнем, не тем ровным, холодным светом, что дает электричество, а светом неярким, но теплым и дышащим, таким, который может породить только настоящий огонь. День близится к своему завершению. В подобный вечер особенно приятно осознавать, что торопиться никуда не нужно, настало время отдыха, что ты – у себя дома, где жаркий камин возводит прочную преграду между тобой и февральским холодом.
Я вижу комнату, за окнами уже темно, и свет дают лишь камин да свеча. Такое освещение не может быть ярким, и комната полна тенями. Чуть трепещущие от движений, совершаемых огнем, они делают пространство живым и дышащим. Комната заполнена вещами. Вещи – устойчивые, добротные, тщательно инкрустированные богатой отделкой, именно они создают ощущение основательности и стабильности. Осью комнаты, ее композиционным центром является, конечно, камин. Стоящие перед ним два кресла и круглый столик с витыми ножками словно созданы для отдыха. Кроме кресел расположиться можно и на диване, занявшем место между двумя окнами, и на уютной софе, стоящей рядом с небольшим столом у противоположной стены. Следует еще упомянуть стеклянную горку, заполненную изящной расписанной посудой и массивный буковый буфет. Вся обстановка погружает нас в неспешный, тягучий, мирный быт начала XIX века.
У камина я вижу двоих. Молодая женщина в том длинном, струящемся до пола платье, которое делает женщин прошлого столь элегантными и женственными, отличными от мужчин созданиями. На коленях у нее – шитье, также неизменный спутник женщин в прошлом, их верный друг, их забота и их досуг. Лицо ее, не столь красивое, сколь миловидное, дышит тем покоем и безмятежностью, который порождается устроенностью жизни и душевной наполненностью. Глаза, светлые и лучистые, с нежностью обращены к сидящему рядом молодому мужчине. Резкие черты лица, блестящие темные глаза того выдают его беспокойную натуру, но сейчас страсти, клокотавшие в нем когда-то, улеглись, усмиренные неспешной чредой счастливых дней рядом с любимой. Надо ли говорить, что перед нами – супруги, ибо те давние времена только супружество давало любящим возможность обрести чувство устроенности и защищенности. Такими я вижу своих героев, супругов Ристли Хорвина и Ровину.
…
Стоящие на камине часы пробили девять. Хорвин поднял голову от лежащей у него на коленях книги и посмотрел на жену. Ласковая улыбка тронула его губы, сразу смягчив жесткие складки возле рта. Ровина улыбнулась в ответ.
– Ты не находишь, что в своем «Айвенго» Вальтер Скотт мистифицирует читателя. И названием, и событиями завязки он позволяет предположить, что рыцарь Айвенго и его возлюбленная – главные герои романа, в то время как истинные герои – Бриан де Буагильбер и красавица Ревекка.
Ровина опустила взгляд на свое шитье.
– В этом есть доля истины, – ответила она, помолчав. – Возможно, именно этот момент и придает роману оригинальность и делает его наиболее значимым произведением сэра Вальтера Скотта. Но мне кажется, что главное, что делает роман столь интересным, в другом.
– И в чем же?
– В той душевной раздвоенности, в которой находится Бриан де Буагильбер. В том страшном выборе, который ему предстоит сделать. Ведь ему приходится бороться против женщины, которую он любит.
Глаза Хорвина блеснули огоньком, он отодвинул книгу.
– Только ты, – заметил он, – способна проявить сочувствие к герою, который заслуженно считается главным злодеем.
– Это не мешает ему быть несчастным человеком. Ведь он ясно осознает, что его победа должна принести его любимой гибель. И он – не законченный негодяй. Он погибает не от руки своего соперника-антагониста, он гибнет сам, потому что оказывается не способным совершить задуманное им же зло.
Худое лицо Хорвина светилось интересом.
– А ты не находишь, – начал было он, но тут тихий стук в дверь нарушил уединение супругов.
Хорвин взглянул на жену вопросительно:
– Мы сегодня кого-то ждем?
Ровина покачала головой:
– Сейчас уже достаточно поздно для гостевых визитов. И погода не располагает выходить на улицу. Мне кажется, ненастье к вечеру усилилось. – Она отложила шитье и поднялась. – Надо скорее открыть, нельзя в такую метель долго держать человека на улице.
Взяв свечу, она торопливо вышла. Чуть помедлив, Хорвин направился за ней.
Высоко подняв свечу в одной руке, другой Ровина пыталась отодвинуть щеколду на двери. Осторожно отстранив жену, Хорвин легко поднял щеколду и распахнул дверь.
Снежный вихрь колюче ударил ему в лицо. Дрожащий огонек свечи не позволял ничего разглядеть, кроме проносившихся мимо белых хлопьев. Снежинки оседали на оплетающих крыльцо ветвях жимолости, на ведущих к дому невысоких ступеньках и на съежившейся девушке, неподвижно стоящей перед дверью. Длинная меховая накидка с капюшоном скрадывала ее фигуру.
Хорвин шагнул вперед.
– Кто вы и что вы хотите? – он пытался разглядеть скрываемое капюшоном лицо. Гостья еще ниже опустила голову.
– Войдите внутрь, прошу вас! Вы совсем замерзли на таком ветру, – приветливо сказала Ровина. – Заходите в дом, обогрейтесь и расскажите, что с вами случилось.
Девушка нерешительно качнулась вперед и вновь замерла, кутаясь в свою накидку. Выйдя наружу, Хорвин подхватил гостью под локоть и подтолкнул ее к двери:
– Идите в дом. Разговаривать лучше в тепле, не к чему морозить ни себя, ни нас.
Стоя посередине их тесного коридорчика, вмещавшего лишь небольшую вешалку да старую этажерку, на которую обычно клали шляпы, девушка неуверенно осматривалась. Выглядела она по-прежнему настороженной. Торопливо смахнув снег с ее накидки, Хорвин предложил:
– Давайте, я помогу вам раздеться.
Девушка выпростала из-под меха руки, Хорвин обратил внимание, что они тонкие и изящные, откинула назад капюшон и открыла их взорам черноволосую головку с большими, испуганно глядящими глазами. Ровина радостно всплеснула руками и кинулась к гостье. Хорвин подавил тяжелый вздох и судорожно стиснул зубы. Перед ними стояла Элиса, кузина Ровины и несостоявшаяся невеста Хорвина.
