Она уже посещала это место. Ей были знакомы черные чугунные ворота, приоткрытые совсем чуть-чуть, деревья, замершие в настороженной тишине, и дом с невидящими глазницами темных окон. Все казалось привычным и одновременно новым, словно со времени предыдущего посещения это место изменилось. Изменилось совсем немного, неуловимо, но достаточно, чтобы почувствовать его по-другому.
Эти перемены вызывали неуверенность, которая вынуждала осторожно ступать по свежему снегу. Хруст под ногами был единственным звуком, позволявшим верить в реальность окружающего мира.
В глубокой тени замерших на холоде деревьев ощущался вызов. Словно кто-то ждал, когда Девана минует аллею, чтобы последовать за ней в дом. Но кто, кто мог бросить ей вызов? Ей — хозяйке этого леса. И хозяйке этого холода.
Она начала ощущать опасность с той минуты, когда вместе с настороженно оглядывающимися волками миновала ворота, словно вмерзшие в землю и вот-вот готовые рухнуть под тяжестью сверкающего льда. Он покрывал чугунные узоры, изгибающиеся словно листья, безжизненно замершие, застигнутые внезапным порывом студеного ветра.
Дом замер в ожидании, стараясь изо всех сил притвориться мертвым и абсолютно чужим, незнакомым. Но в памяти всплывали окна с лопнувшими стеклами, сугробы, скрывшие серые плиты в комнатах, где раньше жили люди. И где теперь ветер носил снежную пыль сквозь полураскрытые двери.
Девана уже бывала здесь. И здесь она должна была встретиться со своим противником. Нет, скорее не противником, а... соперником? Предыдущие встречи заканчивались... Чем заканчивались предыдущие встречи она не помнила.
Это еще одна причина объясниться именно сейчас, узнать, что хочет от нее этот человек. Шорох за спиной заставил нервно схватиться за лук. Лук у нее? Ну конечно, ведь лук — это оружие хозяйки леса. А разве она не хозяйка? Хозяйка! Шепот среди деревьев, тихое, но от этого не менее ужасное волчье рычание и звон льдинок, падающих с деревьев.
На этот раз вход в дом ей был закрыт. В тени распахнутых настежь дверей находился человек. Он стоял спокойно, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Ей было жаль, что она не могла различить черты его лица, скрытые в тени черного капюшона. И все-таки девушке казалось, что они давно знакомы.
— Сегодня тебе придется поговорить со мной, девушка-дракон.
О, этот голос она слышала раньше. Он всегда таился где-то за спиной, пытался остановить ее. Пытался остановить ее полет? Почему полет? У странного дракона не было крыльев. С ним она встретится, когда сама захочет, пусть знает и не пытается мешать. Таково ее слово.
— Скоро мы встретимся там, дочь дракона, среди людей, которые ждут меня. Не тебя.
Не стоило разговаривать с ним. Откуда она знала это? Сейчас было неважно. Но она знала. Его облик мерцал, словно он находился здесь и не здесь, словно перед ней предстал не человек, а голографическая картинка, удерживаемая непонятной силой. Как бы ни был силен этот маг, он не имел власти над ней, как бы он ни хотел этого.
— Подумай, хозяйка жизни и смерти, чего ты можешь лишиться. Подумай о тех, кто тебе дорог. Подумай о нем. О том, кто ждет тебя. Пускай и не желает этого понимать.
Не стоило магу произносить эти слова. Ледяная стрела сорвалась с тетивы. Реальность раскололась на тысячи блестящих осколков. И во всех отражалась только она, Девана, с глазами полными холодного огня.
Прежде ему часто не хватало времени выбраться в свой загородный дом. Он вспоминал об этом месте лишь тогда, когда родители, очень любившие тишину и девственную красоту окружающего усадьбу леса, останавливались здесь во время редких визитов в столицу.
Тогда они обычно долго гуляли с отцом по усыпанным старой листвой тропинкам, беседовали о вещах, казавшихся интересными им обоим. Порой спорили, но чаще просто делились новостями. Потом возвращались в дом, сплошь увитый плющом, и ужинали на открытом балконе среди белеющих в сумерках колонн и мерцающих огоньков свечей.
Мать ожидала их, попивая крепкий чай, и перелистывая какой-нибудь модный роман. Она, в отличие от большинства людей своего века, обладала прекрасным зрением и никогда не носила очки. Странным образом женщина всегда знала о приближении мужа и сына, поднимающихся по лестнице. И успевала распорядиться подать блюда к столу, пока они шли в густой темноте коридоров.
Одной из традиций было заканчивать их посиделки пирогом маминого приготовления и сумасшедшей крепости черным кофе, который подавался в малюсеньких серебряных чашечках размером с наперсток.
Так все происходило когда-то. Как теперь могло показаться, совсем давно, в какие-то незапамятные времена. Хотя последний раз они приезжали не так давно, в прошлом году. Тогда он словно тяготился временем, потраченным на эти неторопливые беседы, на вечернюю трапезу в молчании. Ведь иногда отдельные приглушенные фразы можно было услышать раз в несколько минут.
Сложно сказать, откуда взялась такая манера общения. Скорее всего, все это шло от матери, женщины, сумевшей получить неплохое образование и все-таки посвятившей свою жизнь сотворению семейного счастья и отбросившей другие возможности...
Может быть, именно эта спокойная хозяйка, скрывающая разочарование глубоко в душе, заставила сына вступить на его путь. Теперь он изо всех сил старался удержаться на выбранной когда-то дороге и сохранить рядом сотни тысяч, миллионы поверивших ему людей.
Арнольд попросил остановить экипаж у ворот имения. Такое настроение могло настигнуть любого, даже самого сильного человека. Ему захотелось вдохнуть почти забытые запахи и ощутить хотя бы в воспоминаниях те минуты покоя и свободы, которые уже остались в прошлом, но за которые хотелось отчаянно держаться и скрывать где-нибудь в груди, ближе к сердцу. Временами ужасно было понимать, что можно погрязнуть окончательно во всех этих неприятностях и проблемах сегодняшнего дня, окончательно перестать чувствовать остальной мир за порогом министерского кабинета.
Длинная аллея встретила его настороженным молчанием, и канцлер мягко ступил на толстый раскисший ковер из листьев, местами еще сохранивших свои необыкновенные краски, но чаще уже слившихся в отвратительную бурую массу. Удивительно, что всеобщая апатия так быстро добралась и сюда: в былые времена опавшие листья здесь убирали. Куда их вывозили потом, его не интересовало, но, видимо, им находили применение.
