Пролог
Имельда Ноэми Мерседес умирала. Она точно знала, что умирает: тело налилось свинцовой тяжестью, на грудь словно положили наковальню, за каждый вздох приходилось бороться. Слабость и жар не позволяли даже поднять веки, и в темноте, окружавшей Имельду, плавали красные круги и ослепительно-белые кляксы. Невыносимо хотелось пить, но воды ей не давали уже много часов, а попросить она не могла, да и бессмысленно это. Они хотят её смерти, ждут с нетерпением, зачем же давать обречённой хоть глоток воды, хоть миг надежды?
Взвизгнул засов, хлопнула дверь, с шорохом тафты и стуком каблуков мимо ложа умирающей прошла женщина. От запаха мавританских благовоний запершило в горле. Опять проверяют, а остальным говорят, что ухаживают за больными. Когда Имельду с мужем переносили в эту хижину, едва защищавшую от непогоды, свекровь громко причитала и пугала всех какой-то индейской горячкой. Дескать, она уже перенесла эту заразу один раз, больше не заболеет, сама и будет ухаживать за сыном и невесткой. Зато после, когда испуганные негры разбежались подальше от хижины, о заботе речи уже не шло. Донья Исабель заходила по двадцать раз на дню, но только шипела как та змея: «Когда ж ты сдохнешь, нищенка? Упокойтесь уже с миром, Кристобаль!» Свояченица же, Хуана, вообще не проронила ни слова. Принесённую воду тут же выливала на земляной пол, а нетронутую еду уносила, отдавала собакам прямо возле хижины. Сквозь тонкую щелястую стену каждый раз слышны были взрыкивания и скулёж, когда звери делили подачку.
Имельда могла понять ненависть к себе, чужачке, у которой из приданого был только длинный шлейф предков, старинное кольцо и кошель с золотом, который отец с душевной болью вручил зятю после венчания. Но Кристобаль? Как донья Исабель могла так поступить со своим сыном?! Тут женщина в глубине комнаты тихо ахнула.
– Как он, Хуанита? – высокий голос доньи Исабель резанул по ушам, хотя говорила она негромко. Вероятно, за дверью стоит негр-охранник, которому велено не пускать к больным никого, кроме самой госпожи и её младшей невестки. Ведь зараза может разлететься по асьенде[(1)] с быстротой ветра.
– Соболезную, матушка, – голос Хуаны, младшей невестки доньи Исабель де Кастро Нуньес, был полон чего угодно, только не соболезнования.
– Наконец-то, слава Пресвятой Деве и святому Мигелю[(2)]! Отмучился, – с облегчением выдохнула донья Исабель. – Сейчас обмоем, а дрова уже сложены. А что эта?
Шаги Хуаны приблизились к ложу Имельды, прохладная рука легла на шею, нащупывая вену. А Имельда и дышать перестала, кажется. Кристобаль мёртв. Его чёрные сверкающие глаза больше не откроются, никогда он не назовёт её любимой, женой, не обнимет…
Свояченица отняла руку.
– Кажется, тоже померла, матушка. Жилка не бьётся.
– Даже если и нет, – задумчиво произнесла донья Исабель, – всё равно умрёт. Снимите с них украшения, не отправлять же на костёр вместе с телами. Кресты не трогайте, и так нам отмаливать, что оставили их без исповеди.
Ловкие руки Хуаны вытащили из ушей умирающей серьги, украдкой покрутили крест – старинный, с сапфирами – и принялись стаскивать с пальцев кольца. Кольца эти дарил Кристобаль. На помолвку, венчальное, и просто так – потому что ей понравился золотой цветочек с крохотным рубином в середине, потому что хризолит подходил к зелёному её платью, потому что голубой топаз будет напоминать об этом невероятном, высоком небе над Карибами до самой их смерти. Кто же знал, что смерть так близка? Имельда заплакала бы, но в иссушенном теле не хватило влаги даже на одну слезинку. Ничего, скоро она последует за мужем, они вновь будут счастливы – на небесах.
– Кольцо как вросло, – с досадой сообщила свояченица, дёргая за указательный палец правой руки, на котором Имельда носила фамильное кольцо с рубином, доставшееся от матушки. – Она его вообще не снимала, что ли?
– Ну-ка, я гляну, – неподвижный жаркий воздух колыхнулся, когда донья Исабель подошла ближе. – А! Это её собственное. Оставьте, не резать же палец, господи прости!
– Жалко, – вздохнула Хуана. – Ей уже не пригодится, а красивое, и камень хорош…
– Восьмая заповедь[(3)], Хуанита! – построжела донья Исабель.
– Да, матушка, – прошелестела женщина и оставила, наконец, издёрганный палец Имельды. – Прикажете позвать служанок и одевать?
– К чему тянуть? Вместе и оденем.
В четыре руки женщины одели Имельду в слишком свободное платье (наверно, из её старых, девичьих), кое-как собрали волосы. После отошли к телу Кристобаля, завозились, снимая драгоценности и с него. Конечно, их отдадут свёкру, как главе семьи, а после уже дон Алехандро наденет перстень наследника младшему сыну. Неужели дон Алехандро дозволил… Нет, в это Имельда поверить не может. Дон Алехандро любит старшего сына! Всегда гордился им, и её, нежданную невестку, принял с искренней радостью. Нет, он не мог дозволить это убийство, тем более, его и нет на асьенде, он сейчас с младшим сыном при дворе вице-короля. Его супруга и невестка с нескрываемым удовольствием шептались об этом. А когда дон Алехандро Кастро Нуньес вернётся, всё будет кончено…
В дверь постучали. Дрожащий голос сообщил, что прибыл доктор Альварес.
– Зовите его сюда, – распорядилась донья Исабель, а после вполголоса добавила: – Поспешим, Хуанита.
Женщины и в самом деле засуетились, зашуршала ткань, но они едва успели закончить, когда отворилась дверь и в хижину вошёл упомянутый доктор. В глубину комнаты он, впрочем, заходить не стал, остался у входа. Умирающая Имельда не могла открыть глаз, а то удивилась бы, увидев сеньора Альвареса. Обычно вальяжный, краснолицый и самодовольный, сейчас он был бледен, нервно вздрагивал от каждого шороха и то и дело утирал лицо батистовым платком.
– Как наши больные? – доктор даже не пытался изобразить надежду.
– Преставились, сеньор, вот совсем недавно и оба сразу, – с напускной болью сообщила донья Исабель, а Хуанита всхлипнула, закрывая лицо.
– Бедный дон Кристобаль! Бедная девочка! Несчастный дон Алехандро! – зачастил сеньор Альварес. – О, донья Исабель, каково сейчас вашему материнскому сердцу! Соболезную вам от всей души, но всё в воле Господа нашего.
– Аминь! – каркнула женщина. – Если бы не зараза… Но я не должна рисковать жизнью младшего сына и дона Алехандро. Тем более, если это не индейская горячка, а краснуха или… ну, вы понимаете. Погребальный костёр уже сложили. Желаете пройти и удостовериться в их смерти?
– Нет-нет! – доктор Альварес даже отшатнулся, и его пухлые щёки и двойной подбородок содрогнулись. Если покойные умерли не от индейской горячки, то это могла быть и в самом деле краснуха или даже оспа, а эти болезни невероятно заразны, и лекарства от них нет. Доктор насмотрелся на страждущих и совсем не желал пополнить их ряды. – Я и отсюда отлично вижу. Только не забудьте, донья Исабель: две недели не принимайте гостей и не выезжайте сами, ни к чему разносить заразу.
