С вершины скалы весь посёлок был виден как на ладони. Сверкающая змейка реки прореза́ла себе дорогу между сопками и убегала куда-то вдаль к заходящему солнцу. Было самое начало августа, но здесь, на севере, осень уже вступила в свои права. Склоны сопок, что ещё совсем недавно сливались в однотонный зелёный ковёр, теперь пестрели яркими пятнами жёлто-красной палитры от спокойной охры до благородного бордо. Под ногами аппетитно алели островки брусники, изумрудная зелень низкорослого кедровника приятно оттеняла буйство красок.
Венн больше всего любил это время года, когда на короткое время блёклая тундровая растительность вдруг превращалась в разноцветную клумбу. Он стоял у самого края обрыва и в последний раз любовался красотами северной осени. Пришла пора покинуть этот суровый край, где он прожил так много лет, здесь стало слишком людно. Люди, к сожалению, не в состоянии жить, не размножаясь как кролики, рано или поздно им становится тесно в своём доме, и они отправляются завоёвывать чужой. Это уже происходило в долгой жизни Венна и не раз, когда весь его род снимался с насиженных мест и отправлялся в неизвестность искать лучшей доли.
Казалось бы, давно пора было привыкнуть и смириться с неизбежным. И всё-таки на сердце Венна снова лежала печаль, ведь далеко не всем жителям посёлка будет разрешено последовать за своим предводителем. Только мужчины и женщины рода юкагиров и дети, рождённые от их брака, могли надеяться обрести новый дом в дальних краях. Остальные останутся. Никто не станет гнать их из посёлка, но Венн уже знал из прошлого опыта, что без надёжной защиты и мудрого управления посёлок вскоре зачахнет и превратится в одно из многочисленных мелких стойбищ местных племён. Сам Венн не жил непосредственно в посёлке, тот служил лишь порталом для перехода в его мир. Но он привык заботиться о его жителях, все они были ему как дети.
Его звали Венном, хотя это не было его настоящим именем. Человеческое горло не приспособлено, чтобы правильно произнести имя, которым его нарекли при рождении. Когда-то очень давно веннами называли его народ, могущественный и многочисленный. По сравнению с людьми, венны выглядели настоящими великанами. Однако после последнего обновления Игры воплощаться в теле такого размера стало невозможно, и теперь Венн выглядел как человек, разве что довольно высокий и плотного телосложения. На этот раз Создатель не стал полностью стирать Реальность Игры, и на том спасибо. И всё-таки изменения были слишком значительные, чтобы прежние величественные формы животной и растительной жизни остались неизменными. Всё измельчало, сделалось каким-то невзрачным, и венны начали уходить из этой Реальности, их сознания проходили трансформацию и воплощались в мирах с высшей мерностью.
Теперь от его племени в этой Реальности почти никого не осталось. Самому́ Венну тоже давно пора было присоединиться к своим соплеменникам, его сознание уже с трудом цеплялось за материальность этого мира. Но уйти он не мог, оставалось одно дело, которое держало его не хуже стальных цепей. Ему пока так и не удалось передать свои знания и силы преемнику, а без этого его расе суждено будет погибнуть, сознания соплеменников, включая и его собственное, будут насильно поглощены сознанием Создателя.
Венн слишком долго ждал, пока его первенец, первое проявленное им сознание, обретёт достаточно разума и могущества, чтобы стать достойным преемником древнего сакрального знания. Казалось, всё шло по плану, мальчик вырос почти настоящим венном. Блестящий рациональный ум, способность управлять практически любым сообществом существ, сильная воля и бесстрашие. Хотя кое-что человеческое в нём всё-таки имелось. Парень оказался слишком чувствительным, и эта его слабость сыграла злую шутку с миссией Венна.
Отцу пришлось всерьёз потрудиться, чтобы избавить своего преемника от этой напасти. И вот, когда, казалось бы, все преграды для его развития были успешно устранены, вместо того, чтобы развиваться, сын, напротив, стал деградировать. Поначалу это было незаметно, и Венн к своему стыду упустил момент, когда изменения стали необратимы. И вот закономерный результат: преемник отправился на перевоплощение. На то, чтобы ждать его возвращения в эту Реальность и заново воспитывать до требуемого уровня, у Венна времени уже не осталось.
Са́нджей не спеша шёл на кухню под монотонное пение, доносившееся из открытых дверей главного храма. Сегодня был третий день огненного ритуала, и в храме исполняли цог Сипи Джалмо, защитницы бон. Местные пацаны, как всегда, нагло протиснулись вперёд и расхватали что полегче, а им с Та́ши опять оставили тяжеленные чайники с тибетским чаем. Это была уже набившая оскомину привычная практика беспардонных собратьев по монастырской школе. Поначалу Санджей возмущался, пытался как-то бороться с такой несправедливостью, но постепенно привык. В конце концов, они с Таши были гораздо крупнее и сильнее тибетских сверстников. Кому же ещё таскать тяжести?
Друг дожидался его у скамьи, на которой стояли два медных чайника, уже наполненные мерзким мутноватым напитком цвета беж. Санджей терпеть не мог тибетский чай, один его запах вызывал у него приступ тошноты. Так что раздачу чая монахам и гостям во время пуджи он почитал за тяжкую повинность, чем-то вроде отработки кармы. Такой настрой помогал мальчику смириться с неприятной утренней рутиной.
– Санни, помоги поставить чайник на пол,– Таши просительно посмотрел другу в глаза,– налили сегодня под завязку.
Санджей снисходительно улыбнулся и играючи снял чайник с высокой лавки. Они с Таши были одного возраста и примерно одного роста, но Санджей выглядел явно крепче своего довольно субтильного друга, и с возрастом разница в их телосложении становилась всё более заметной. Впрочем, даже когда они совсем ещё малышами впервые появились в монастыре, никто не назвал бы их братьями. Мальчишки различались как день и ночь или, если хотите, как инь и ян. Таши был светленький, с тонкими чертами лица и прямыми волосами, напоминавшими солому. Его серые глаза были такими светлыми, что в темноте, казалось, светились как два светлячка, белёсые ресницы и брови были совсем незаметны на его вечно улыбающейся физиономии, а его белую кожу не брал даже горный загар. Санджей был полной противоположностью своего приятеля, смуглый, почти как местные жители, с чёрными жёсткими кудрями и яркими чувственными губами, длинные чёрные ресницы оттеняли его пронзительно синие глаза. Мальчиков объединяло только одно, никто даже в страшном сне не смог бы назвать их тибетцами.
О том, как два европейских мальчика стали монахами бонского монастыря, в округе ходили легенды и нелепые слухи, и только один человек точно знал, как всё было на самом деле. Впервые Ринпоче обратил внимание на молодую болезненного вида женщину с двумя детьми, когда пришёл в гестхаус навестить очередную группу ретритчиков из далёкой России, которым он читал лекции и давал наставления на практики. В сущности, сама женщина была ничем не примечательна. Худенькая, невзрачная, она вечно куталась в тёплую шаль, даже днём, когда впору было загорать в купальнике, если бы позволяли строгие монастырские правила. Внимание ламы привлекли два её мальчугана. Им было не больше трёх лет, но вели они себя на удивление тихо и покладисто, за весь вечер ни разу даже не закапризничали.
