В аэропорту Шереметьево-2 теперь мало кому из таможенников есть дело до тебя, скромного путешественника, и твоих вещей. Или подобное ощущение возникает от укоренившейся привычки к извечному ожиданию рукотворного шмона и то, что человек в униформе лишь поглядывает на монитор, но не бросается сразу же просеивать сквозь сито ладоней твои носильные вещи, все еще приводит бывшего «совка» в приятное недоумение? Как бы там ни было, но и таможню, и пограничный контроль проходим почти стремительно и попадаем в близкие к родственным объятия улыбающихся стюардов и стюардесс. Очередной беспосадочный рейс Москва – Токио начинается минута в минуту. Впереди – 9 тысяч километров пути и 9 или 10 часов полета (в зависимости от направления ветра) в креслах, не чересчур удобных и широких для столь длительного путешествия…
В два часа утра московского времени (в Японии уже семь часов) стюардессы, продвигаясь вдоль спящего беспокойным сном салона, методично поднимают шторки иллюминаторов. Выглянув в окошко, видишь, что тебя наяву приветствует первый символ Японии, изображаемый на государственном флаге, – огромное оранжево-красное светило.
Чуть больше года прошло со дня моего первого путешествия в Страну восходящего солнца, поэтому даже незначительные бытовые детали происшедших здесь за это время перемен замечаешь сразу. Все также холодно-вежлив японский пограничник и подчеркнуто улыбчива таможня. Впрочем, как и в Москве, задержек не происходит, и пассажиры вместе с тележками, нагруженными чемоданами и сумками, ровным потоком выливаются в залы ожидания. Несколько минут на то, чтобы оглядеться, и вот, подкатив тележку почти к дверям скоростного экспресса – до центра Токио еще 70 километров пути, – успеваешь занять место у окна. Если не купил билет в кассах, можешь приобрести его после отхода поезда у контролера, цена та же. Никому и в голову не придет попенять тебе на безбилетный проезд – такого понятия просто не существует. Контролер проверяет лишь соответствие билета занятому тобой месту, если ты предпочитаешь ездить в вагонах «с резервацией», да снабжает проездными документами припозднившихся. Но в любом случае «зайцу» придется раскошелиться по приезде на нужную станцию, ибо в город он сможет выйти только через турникет, пропускающий каждого пассажира после того, как в соответствующее отверстие будет опущен правильный проездной талончик. К услугам «зайцев» тут же дежурит очередной служащий с кассовым аппаратом величиной с ладонь.
А вот и первое новшество: световая электронная путевая карта. Год назад я любовалась электронными табло, висящими в двух концах каждого вагона каждой пригородной электрички, городского метро, суперскоростного междугородного поезда, именуемого здесь «синкансеном» (первая буква «с» произносится скорее как «ш»), непрерывно снабжающими путешественников всякой необходимой информацией. То на экране возникала симпатичная электронная красавица, отвешивала традиционные поклоны и, мило щебеча на двух языках – японском и английском, – предупреждала об очередной остановке, то возникал яркий игрушечный паровозик, тянущий вагон с быстро меняющимися цифрами – 120, 143, 196 км/час… Японцы – как дети, любят и изобретают все яркое, необычное. Словно по Мандельштаму: «…Иль птица тебя рисовала? Или раскрашивал лев, как дитя, из цветного пенала?». Электронная карта густым красным цветом по зеленому полю дороги важно и неторопливо чертит пройденный отрезок от станции к станции. Забавно. И ведь кому-то нужно, для кого-то важно. Так же важно, как экономически выгодные световые сенсоры, реагирующие на движение, – повсеместно устанавливаемые в коридорах административных зданий и различных учреждений. Или, скажем, такой пустячок, как добротные, красивые и удобные детские туфельки – «самораздвигающиеся» от 13 до 15 размера…
Но что я все о бытовом, приземленном, в то время как дорога уже взвилась вверх и взору открылась сумасшедшая панорама токийских небоскребов и просторных прямых улиц. Мы прибываем на станцию Токио – огромный транспортный узел в самом центре столицы. Сюда приходят поезда и автобусы со всей Японии, здесь же – одна из основных пересадочных станций городского метрополитена. Чтобы вконец не запутаться в хитросплетениях бесконечных переходов, подземных галерей, магазинов и кафе, иноземцу придется сосредоточиться и основательно-таки попотеть. Даже несмотря на то, что повсюду параллельно с иероглифами есть надписи на английском языке. Но если чувствуешь, что совсем уж не справляешься, смело подходи к первому встречному и проси помощи. Даже самый занятой и неизменно спешащий куда-то столичный житель, даже самый неговорящий ни на каком другом, кроме японского, языке непременно остановится и попытается хоть чем-то помочь заплутавшему гайдзину («человеку извне»). В провинции же эти вежливость и готовность оказать содействие простираются еще дальше, практически каждый японец готов предоставить себя в качестве нити Ариадны и вести или везти тебя куда-то или плутать с тобой вместе до тех пор, пока не будет достигнута нужная тебе цель. Мои друзья, супружеская чета из Львова, рассказали, как один работавший здесь по контракту польский ученый, быстро усекший эту японскую черту, весьма предприимчиво и столь же беззастенчиво стал ее использовать. «Каждый раз, когда мне нужно куда-нибудь добраться, – охотно откровенничал поляк, – я делаю вид, что никак не пойму объяснений. И знакомые японцы меня везут на автомобиле. Так удобно и, главное, абсолютно бесплатно!..» Он полагал, что его примитивные и ничуть не щепетильные манипуляции недоступны пониманию аборигенов, сдержанность и безукоризненная воспитанность которых общеизвестны. Японцы улыбаются часто, радуются, шумно восклицая, негодуют азартно, порой зло. Но кто может поручиться, что именно эти охотно демонстрируемые на публике чувства, а не совсем другие, таящиеся в глубинах души, искренни?
«Загадочная русская душа», – любим приговаривать мы, подразумевая, что ждать от этой души можно чего угодно, что она широка, раздольна, многогранна и абсолютно непредсказуема. Точка соприкосновения есть. Слово «русская» я могу смело заменить на «японская», и никто не бросит в меня камень. Потому что сказанное – правда. Вот только расшифровка значения «загадочная» будет иной.
Термином «гайдзин» современные японцы обозначают любого иностранца. Никакого унизительного или враждебного смысла он не содержит, и все же, по мнению ученых-японоведов, в нем есть какая-то доля неприятия. В XIII–XIV веках слово это трактовалось как «противник», «враг», то есть некто чужой, не принадлежащий к собственной группе – не член семьи, не сосед, не соученик, не сослуживец, но вовсе не обязательно чужестранец. В те времена Япония, как известно, была страной настолько закрытой, что значение слова «гайдзин» по отношению к иностранцу не было актуальным. Таковым оно стало лишь после падения рода сёгуна Иэясу Токугава, династии (неимператорской), принудительно объединившей всю Японию, весьма успешно правившей 300 лет, но накрепко заперевшей страну от внешнего влияния. В 1868 году сёгунат Токугавы был низвержен, и власть вновь вернулась к императорской династии, а вместе с ней кончилась и самоизоляция Японии.
