С годами воспоминания стираются. Наверное, в голове как в компьютере: когда заканчивается свободная память, приходится либо сжимать файлы, либо стирать. Я мало чего помню из своего детства. Будто с собой у меня мешочек с разноцветными стеклышками: есть яркие, но маленькие. Например, щетина отца. Тогда я испугался кукареканье китайского будильника (многие должны помнить этот ужас) и плача побежал на кухню. Сонный, ревущий я открыл дверь, а там – он. После долгих месяцев командировок. Отец присел на корточки и прижал меня к себе. Тогда я исцарапал щеку о его щетину. Всю последующую жизнь он был всегда гладко выбрит. Зачем мне это воспоминание? Видимо нужно. Еще есть мутные стеклышки. В которых ты будто видишь себя со стороны, обрывками. Помню как всю ночь мама вытаскивала из меня занозки: я сорвался со старого забора и занозил всю грудь. Клянусь, их было тысячи! Или как собака затащила меня в конуру, обвив ноги цепью. В таких воспоминаниях больше представляешь ту или иную ситуацию по рассказам взрослых. Есть совершенно прозрачные стеклышки: смотришь в них на солнце и видишь солнце. Видишь всё, что есть вокруг. Одним словом, ничего не помнишь. Только легкие блики. Но если сложить эти стеклышки в правильной последовательности, добавить ещё пару-тройку разноцветных, сколотых и заляпанных жвачкой, получится вполне себе сносная и полноценная история. Чем собственно я и занялся в это раннее утро, наблюдая как закипает чайник на газовой плите.
К слову, о чайнике. Слушая шум закипающей воды мне почудилось, что мой новенький эмалированный чайник начинает стареть. Сперва покрывается копотью, затем на его корпусе появляются небольшие вмятины, а внутри что-то лихо бьется о его стенки. Это варятся яйца. Мой завтрак у бабули, куда каждое лето меня ссылали родители. Меня перебросило на пару десятков лет в прошлое. Ох, бабуля. Я помню её очки, похожие на бинокли и очень кривые пальцы. Каждый будто был сломан в трёх местах. По натуре я очень брезгливый. Все бабулины привычки и ритуалы были странными. И казалось, если я буду следовать им – непременно состарюсь и получу себе такие же артритные пальцы. Её не смущало то, что яйца были домашними. И я сомневаюсь, что она промывала их тщательно: после вылавливания из чайника на некоторых оставались прилипшие перья и запекшийся белок в моей кружке. В общем, иногда я оставался без чая, тайком выливая кружку в помойное ведро.
В этой истории мне было двенадцать. Насколько я помню. Примерно лет с восьми каждое лето я приезжал к бабуле на пару недель по двум причинам: во-первых, это отдых на свежем воздухе, здоровая еда и конечно корова. Родители считали, что отправляют меня за здоровьем на это время. Во-вторых, по соседству жил мой двоюродный брат Лёшка. Он был на год младше меня и никогда не выезжал из деревни. Я был как попугай Кеша: рассказывал Лёшке как там живу на загадочном «Таити». Ну и, в-третьих, (ну и ладно), у меня не было друзей. Конечно, все мои рассказы были жизнью других мальчишек, которые мне удавалось услышать. Ну а выдавал я их за свои. Как-то не складывалось у меня общение со сверстниками. Как говорят взрослые: «Ничто не предвещало беды». Да, этот год оказался особенным.
Не буду особо вдаваться в обычный деревенский распорядок дня. Первая его половина была скучной. Да и вторая не такая уж насыщенная. Завтрак, прополка грядок, уборка двора, обед, послеобеденный сон, уборка стаек, поливка огорода. Иногда в плотный график врывался Лёшка: мы обливались водой, гонялись друг за другом с коровьими лепешками на палках, кидались камнями, вечерами смотрели как падают звёзды. Я никогда не забуду небо в деревне. Даже далеко от города я ни разу не ощущал себя крохотной песчинкой, накрытой огромным светящимся куполом. Казалось, если я подрасту ещё сантиметров на пять, я точно достану рукой до ближайшей звёзды.
