1. Глава 1
Протяжный рёв хорнорда сотрясает даже стёкла. Перо в моей руке дёргается, от буквы отходит росчерк, и я тяжко вздыхаю над приказом.
Люди всё же странные существа. Точнее, человеческие дети.
Всего через три дня после заезда сбившиеся в стайку мальчишки осмелели. Обманув предпочитающих прятаться в своей части дворца родителей, они выбрались в парк и устроили охоту на хорнорда. Не знаю, его так орки воспитали или он инстинктивно старается оберегать детей, но громадная животина оказалась беззащитна перед мелкими проказниками, взбирающимися по его шерсти, прыгающими на горбе, висящими на носовом роге и дёргающими за хвост. А присоединившиеся к мальчишкам девчонки позарились на мохнатую шкуру расчёсками, красками и кривенькими из-за детского возраста косметическими заклинаниями.
Бедный хорнорд, не выдержав издевательств, заорал на весь парк. Явившийся на его призыв Элор одним своим видом распугал детей. Они затаились по кустам, но, видимо, почуяли, что Элор их не обидит, так же как и несчастный мохнатый зверюга. Поэтому всего час спустя хорнорд снова заорал, зовя хозяина на помощь.
С тех пор вопли хорнорда стали регулярными, а Элор снял звуковую защиту с кабинета, чтобы успевать спасать питомца.
Проблема в том, что хорнорд привык к тому, что его спасают, а Элор отправился выбирать строителей для норы и сейчас спасти питомца не может. Поэтому хорнорд зря орёт. Щелчком пальцев я восстанавливаю звуковую защиту, и наступает блаженная тишина.
Можно снова заниматься делами.
Только совесть мучает: животное ни в чём не виновато, кроме того, что подвернулось Элору в момент почти брачных плясок, и теперь страдает, а я сейчас вроде как единственная его защита. Вроде бы плюнуть, но… жалко.
Вздохнув, откладываю перо и снова снимаю звуковую защиту. Истошный вопль хорнорда бьёт по ушам, но чистый, сильный звук помогает определить направление.
Выхожу из-за стола и телепортируюсь. Пламя налетает на меня золотым ураганом и спадает, открывая солнечному свету и ветерку.
Облепившие хорнорда детишки застывают. Умолкнувший наполовину розовый хорнорд тоже. Смятение, испуг – гамма эмоций плещется вокруг, дополняя недоумение детских лиц и звериной морды. Они ожидали Элора, промелькивают образы и более осмысленные мысли: золотой дракон будет угощать сладостями, чтобы не трогали хорнорда. Хорнорд тоже ожидал, что его успокаивающе почешут под подбородком.
То есть Элор поощряет это дурное поведение у всех? Кто Элора учил детей и животных так воспитывать? Они же обнаглеют совсем, и у нас круглые сутки будет твориться непонятно что!
– Драконесса! – охает девочка.
Детишки оглушительно взвизгивают и, попрыгав с хорнорда, рассыпаются по кустам. Хорнорд, взревев, тоже бросается прочь.
Я остаюсь одна, только ветер шелестит, и внутри так холодно-холодно, и ком в горле.
Вздрогнув, просыпаюсь от посыла защитных чар, предупреждающих о возвращении Элора, поднимаю голову с исписанных чернильных листов и, жмурясь от солнца, растираю лицо, пытаясь понять, зачем приснился этот незначительный эпизод.
Тем более так: в реальности одна я не осталась. Детишки засели по кустам и разглядывали меня сквозь прорехи в листве, перешёптывались больше с любопытством, чем со страхом, а хорнорд отбежал недалеко и, вероятнее всего, от детей, а не от меня. И не сказать, что эта вполне естественная реакция меня сильно огорчила. Была просто неприятной: за те несколько дней мы с Элором никого не покусали, допросов с пристрастием не устраивали, а моё воздействие на выбранных для ментального обследования было столь тонким, что они его не замечали.
Странный сон, впрочем, наверняка связан с гостем, которого Элор решил привести в тот же вечер, когда я отпугнула детей от хорнорда. Видимо в «наказание» мне за то, что кормить распоясавшихся детей сладостями я категорически запретила. И хорнорда за вопли чесать тоже не разрешила. Провела воспитательную работу – теперь расплачиваюсь… Я встряхиваю головой: на самом деле я не против встречи, но обстоятельства… вся проблема в обстоятельствах.
Мои надежды на память радовавшихся переселению были велики. На деле всё оказалось не так радужно. Вызывая то одну, то другую семью на совместную трапезу, я взламывала амулеты и заглядывала в память, но пока не нашла ничего ценного.
Завуалированные угрозы – были. Но настолько осторожные, что доказательствами не назовёшь. Приставленные к виртуозам запугиваний соглядатаи (независимые, из агентства, которое я прежде нанимала для слежки, а ныне заказала и оплатила услуги анонимно) пока ничего важного не выявили.
Уверенность, что вампиры не простят лояльность драконам – тоже есть. Но её к делу не пришьёшь. Вампиры, проживающие в Новом Дрэнте, ведут себя подчёркнуто тихо, по гостям ходят не больше обычного, сменой власти недовольны в рамках нормы. Странно, если бы они изображали обратное.
Опасение за семью… в просмотренных сознаниях этот страх интуитивен. А выяснить, по какой причине заговорила интуиция – это почти нереальная задача даже для высококлассного менталиста. Это всё равно, что просеивать через чашку-сито содержимое пятитонного хранилища муки: надо перелопатить воспоминания за несколько лет, присматриваясь к малейшим нюансам, даже к фоновым разговорам на каком-нибудь балу и случайно обронённым фразам собеседников. Абсолютно всё. Вдумчиво. С негарантированным результатом. На такое одной трапезы не хватит. И способность провернуть подобное зависит не только от объёмов магии (с этим у меня всё прекрасно), но и от умений, физических свойств – от такой нагрузки мозг буквально плавится.
Необследованными остались двенадцать глав семейств, я разберусь с ними в ближайшие дни, а пока даю себе небольшой отдых: давно я много и часто не использовала ментальные навыки, успела забыть, что такое настоящая усталость, от которой мозг кажется тяжёлым, а мысли вязкими, словно кисель.
И совершенно неожиданно то, что после ментальной нагрузки отлично расслабляют оргазмы. Как-то не рассматривала я их с целебной стороны.
От воспоминаний лёгкий жар прокатывается вдоль позвоночника, я раздражённо откидываю с плеч непривычно длинные волосы.
А пока мысли носятся по воспоминаниям, Элор добирается до кабинета. Открывает дверь. Первым я вижу его настороженно-выжидательное лицо, цепко наблюдающие за мной глаза, снова оценивающие, снова пытающиеся заглянуть в душу. Неуютно пристальные, порождающие десятки вопросов, главный из которых: что же он думает обо мне такого, в каких ужасах подозревает, если даже сейчас наблюдает так настороженно?
Проходит почти мучительный миг. И я с тревогой опускаю взгляд на нашего гостя.
