Три месяца тому назад
Адам летел в самолёте, размышляя над высказываниями одного сокурсника по первой учебной скамье относительно того, что Таджикистан – это средневековое государство, где пасут овец, где вместо города – поросшая травой и бурьяном деревня, а местные жители с грязными, неумытыми лицами носят обтрёпанные халаты и варят плов в огромных казанах на тропах, пропитанных разрухой и нищетой.
Двумя часами ранее Адам пребывал в аэропорту «Домодедово» и пил двойной «Эспрессо», который не бодрил его, а, скорее, наоборот, расслаблял и помогал впасть в лёгкое забытьё, однако именно в тот момент он старался не терять контроля над собой и следить за регистрацией пассажиров. Накануне он был весь в напряжении, активно собирал чемоданы и даже успел попрощаться с парочкой друзей.
У стойки регистрации на рейс «Москва-Душанбе» выстроилась очередь в два длинных неровных ряда, образуя шумное столпотворение таджикских гастарбайтеров, томившихся с усталыми лицами в ожидании того, когда же, наконец, они пройдут таможенный пост и окажутся в самолёте. У каждой пары ног лежало минимум по огромному, местами исполосованному, словно от лезвия ножа, и запачканному сухой, намертво въевшейся в грубую ткань грязью, баулу. Среди суматохи, которая по обыкновению заполняет пространство крупных аэровокзалов, Адам заприметил смуглого мужчину, спешившего к толпе. Тот с трудом волочил большую дорожную сумку. За ним еле-еле плелись два не менее смуглых худых мальчика, по всей вероятности, сыновья, согнувшиеся под тяжестью спортивных сумок, не уступавших по размеру отцовской. «Неужели улицы Душанбе наводнены этими работягами?» – с грустью подумал Адам.
Имея статус российского дипломата, он получил разрешение пройти через контрольно-пропускной пункт без очереди. Он сунул зелёный паспорт в окошко регистрации. Молодой пограничник, сверившись с фотографией и убедившись по компьютерной базе данных в том, что Адам не числится ни в каких чёрных списках, препятствующих выезду, шлёпнул печатью по чистому листу документа и возвратил его владельцу, пожелав счастливого пути на прощание.
Завершив регистрацию, Адам подвергся не особо приятной процедуре личного досмотра. Он снял пиджак, ремень, ботинки, вытащил из карманов все железные предметы и положил их на переносную тележку. На какой-то миг он представил себя в роли отъявленного рецидивиста-контрабандиста. Он шмыгнул через контрольный турникет – никаких подозрительных писков тот не издал. Но всё же строгая дамочка, таможенный инспектор, принялась металлоискателем обыскивать его: сначала прошлась по рукавам сорочки, затем, обдавая дыханием, быстренько пробежалась вдоль спины и живота, задержалась на некоторое мгновение у бёдер и в завершение плавным движением прогладила брюки.
Адам чувствовал, что где-то глубоко внутри у него накопилось напряжение, готовое вырваться в любую секунду, и оно вырвалось:
– Может, мне трусы снять, чтоб вы могли удостовериться в том, что я не террорист? – В словах прозвучал протест против произвольного личного досмотра без достаточных на то оснований.
Действительно, он же дипломат, который направляется в Таджикистан представлять интересы российского государства, а не международный преступник. На профессию террориста Адам не обучался и никогда бы не стал умышленно лишать себя и других людей жизни, ибо осознавал, что прямиком угодит в ад, где вместо прислуживающих гурий и вечнозелёных садов его будет поджидать суровая кара. Как говорится: да воздаст Всевышний человеку по делам его земным.
– Проверка устраивается для вашего же блага и безопасности, – прокудахтала начальница поста.
Адам был не в восторге от строгих формальностей, но ругаться с инспекторами не собирался, потому что знал: не они придумали границы и установили таможенные правила, которым должны следовать обычные люди.
Спустя пару минут он вовсе сожалел о том, что не сумел силой воли сдержать эмоции. Правильно делают, что тщательно проверяют. Он не горел желанием раньше времени очутиться на том свете из-за безумных действий камикадзе, пропущенного на борт по чьей-либо должностной халатности.
