За три девять миров от Земли есть планета Зольмира. Она ее близнец. Но ее жители как и земляне ещё не знакомы друг с другом.
Реки Зольммры живительны в брод не перейти, а в плавь не перебраться. Леса густы, прекрасны и чудесны. Полны дичи и сказочных чудовищ. Горы высоки вершины не видать. А земли так плодородны, что ни посади сразу выростает самое вкусное и полезное растение.
Поля полны хлеба. Да только народы ее разрозненные, живут сами по себе. У кого есть хлеб ни когда не было такого, чтобы он поделился с народом, которой питаться исключительно рыбой.
Чтобы приобрести хлеб или рыбу в другом народе, надо произвести равноценный обмен. Денег как таковых ещё нет.
Женщин они своих скрывают от других народов. Но случается, что воруют. Или любовь заставляет их стать женой представителя другого племени.
И иногда любовь перевешивала страх смертной казни. Но об этом позднее.
Но была там и жаркая пустыня. Пески ее были алые. Из за наличия в них алмазной крошки. Но народ ещё не знал, бедствующий и слоняющийся, по бескрайним пескам пустыни по каким богатейшим залежам он ходит.
И вот народ этот жил обменом и грабеже. Слоняясь от оазиса к оазису. Который как появиться так и пропадет в песках жаркой пустыни.
Не давно свалилась на племя страшная напасть. Люди начали болеть пнивманией, которая убивала всех и каждого в срок четыре дня. Заметались они уже в одежды закрытые, женам своим поранжу накинули. Но ни чего не помогало. И не было у них спасения кроме бога.
В эту ночь рыдали они молясь по погибшим. Да и вождь Феликс их Надежда и солнце умирал в своем шатре.
Испуская дух и тяжко мучаясь. Призвал он к себе своего единственного сына. Смотря на него из под измученных век, он видел молодого пятнадцатилетнего юношу. У которого только начала ростительность на лице появляться. Глаза юного Генриха, были светлыми в мать и даже темно синими, а волосы черными как ночь. Взгляд его был не погодам суров, нрав пылок, реализация идей возникающих в голове было делом его чести. Он был загорелый, сильный и высокий парень с мускулистым телом.
Отец уходя на тот свет, видимо уже видел, то что остальным не доступно.
– Ты сын, – Говорил от кашляя и задыхаясь, делая уже последние свои вздохи. – Спаси мой народ. Сделай все что я не с умел. Я уже знаю ты сможешь.
– Отец, я сделаю все. Но я не знаю, как вылечить больных и спасти от зарождения остальных. – В отчаяньи говорил ещё ребенок.
– Ты больше не имеешь право на детство. – Кашлял отец. – У меня осталось несколько минут. У главного гази́льщика, того которого все считали дураком есть снадобье жаркое, как сорокоградусная жара. Только он не правильно употребляет это бесценное лекарство. Возьми у газильщика его гозилку. Опрыскай ею все платки и вдыхайте ее пары. По три раза в день. Чтобы лёгкие наполнились ее парами. Так и выздоровеете. Только дышать не пить.
– Так почему же ты сам не сделал этого? Если все так просто?
– Я был дураком и считал дураком, того газильщика. А ведь он почти единственный здоровый в племени.
– Давай и тебя за одно вылечим.
– Нет. Я уйду а ты будешь великим.
С этими словами вождь умер.
А на небе уже сиял алый рассвет, такой же алый. Как пески Красной пустыни.
В шатер вошла его мать Фариде. Глаза и волосы ее были черны, ка́к и ее жизненная на данный момент пропасть.
Она поняла, что мужа ее нет.
– На кого же ты нас покинул. – Забилась она в истерике. И плачем уже возвестила весь народ о том, что вождя их больше нет.
– Все мы погибли! – Народ рыдал
– что сказал тебе отец! Мы мы все погибнем! – Вломились они а шатер погибшего вождя.
– Нет, мы спасены!
Молодой вождь Генрих. Пошел в направлении рваного шатра. Стоявшего на отшибе. Возле него сидел седоватый и лысоватый, худой светловолосый, мужчина. Он был измучен. Его темные скорее всего в отца глаза были грустные. В одной руке его бутылка. Другой на добытой где-то бумаге он рисовал все что видел. А именно погибающий в красных песках народ и кровавый над ними рассвет.
– Как тебя зовут талант художника? – Спросил вождь Генрих.
– Рамзоре Онг. Я рисую для себя, я же дурак. – Грустно перевернул в своей душе не справедливость жизни, этот не справедливо отвергнутый обществом человек. Теребя в душе эту рану, он даже не открывался от рисунка.
– Отныне ты не дурак. При мне ты будешь спаситель наших душ. Отец сказал твоя газилка исцеляет. – Смотрел на его рисунки с восхищением Генрих.
– Он сам приказал меня отвергнуть за пьянство. – Упрямо продолжал рисовать человек.
– За пьянство. Да. Снадобье твое вдыхать надо. Дай нам его.
Мужчина вскочил на ноги. Глаза его загорелись светом счастья, которого не было уже много лет.
– Комперес, бабушкин рецепт. Да. Да. – Отдал он во́ждю, то что у него было пол бутылки газилки. И побежал за остальным. Вынес ещё десять бутылок.
Весь день он и вождь делали компрессы больным, старым и детям.
Затем он наварил ещё газилки. И ещё три дня они делали́ компрессы всему племени.
Так с приходом алого рассвета было спасено.
– Это конечно лекарство. Но я хочу заниматься наукой. И изобрести лекарства от всех болезней.
Будешь когда я создам империю. Ты станешь министром здравоохранения и ищи лекарства свои. Но и искусство не бросай. Эту картину твою кивнул он на рисунок ещё, что носил в кармане бывший газильщик.
– Но нарисуешь ты мне его на холсте. Чтобы я ни когда не забывал, что происходит, когда отношение к народу безответственно.
