Эту книгу я посвящаю моей бессменной музе Л.П.
И призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня.
(Псалтирь 49:15)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В 26 АБЗАЦАХ
Лилит сидела на пыльном узорчатом ковре. В одной руке она держала бокал игристого "Вдова Клико", а пальчиками другой перебирала бахрому на краю ковра, ставшую серой от грязи. Подле нее лежал укол с веществом. Это был морфин.
Разум Лилит окутала беспросветная тишина. Она больше ни о чем не думала, ни о чем не мечтала, ни на что не надеялась. Она проводила последние минуты тишины наедине со своей давней подругой – Госпожой Смертью, которая вот уже год не отпускала мысли Лилит ни на секунду.
Каждое утро Лилит просыпалась, окутанная трепетными объятиями Госпожи С. Ее дурманящий и трепетный шепот требовал одиночества, темноты и антуража, так что Лилит чинно не спешила распахивать в ночи бархатные шторы и впускать во мрак своего будуара ни одну мужскую плоть. Однако нельзя не сказать, иногда Лилит, полная ярости, решительно отказывалась подчиняться Госпоже: она подскакивала с кровати, срывала с петель тяжелые бордовые шторы и бежала к зеркалу. Резко останавливаясь, она со злостью смотрела в свои полные слез красивые янтарные глаза и шептала: «Ненавижу тебя».
Выдохнув, она подходила к своему дамскому столику, тянула позолоченную ручку шкафчика и доставала оттуда те свечи, которые сегодня приглянулись ее душе. Розовые она использовала, когда хотела напомнить себе, что она – Женщина; медовые, когда думала пройтись по рынку и наладить наконец хозяйство в своей квартире; свечи с ароматом черного мускуса, когда была необходимость настроиться на работу с гостем.
Нет, она не всегда была погружена в сладкую муку экзистенциального мира. Были и солнечные дни, когда неизвестно отчего на нее находила волна благодарности за то, что ее жизнь еще не кончилась.
Были и моменты, когда она, после очередной неудачной попытки самоубийства, ругала себя и плакала от счастья, что сумела выжить. После таких событий порыв к смерти всегда казался ей ошибкой. Она думала о том, сколько еще чудесных событий ждет ее впереди, сколько приятных сюрпризов, прекрасных чувств и незабываемых вкусов она сможет ощутить.
Порывы ее настроения не зависели от событий. В шумной веселой компании дам и джентльменов она вдруг могла почувствовать себя одинокой, а прогуливаясь наедине с собой по вечерней набережной понять, что она наполнена цветущей энергией.
Но сейчас все было иначе. День назад она абсолютно точно поняла, что просто не в состоянии больше идти по жизни с этой могильной плитой на душе. Она уже мертва. А значит, осталось убить только оболочку из плоти. Дух же свой она отдала еще год назад тому мсье.
Почему она выбрала морфий? Почему не холодный ствол или упругую веревку, почему в конце концов не зеркальное лезвие на венах или не романтизированное хождение на дно ласкающей кожу реки? Причины были три.
Во-первых, укол – все же достаточно щадящий метод, а Лилит не из храбрых. Она хотела вдохнуть последние минуты этой гнилой жизни, а не моментально броситься в объятия Аида.
Во-вторых, наркотик – это символично для нее, ведь однажды она уже была там – на самом дне с ума сводящего наслаждения. Она обещала себе больше не открывать эту порочную дверь, но сейчас это было подтверждением ее ничтожности, ее недостойности этой счастливой жизни.
А в-третьих, могилой своей она выбрала крохотный мотель Монпелье, в котором ровно год назад переживала свое самое сильное опустошение – потерю ребенка от того самого Эдварда Стэнсгейта, о которой не знал никто.
В тот вечер она гуляла по грязным улицам Парижа, собственное поместье вызывало у нее отвращение, а прийти без приглашения в семейный очаг мсье было бы нонсенсом и означало окончание ее карьеры куртизанки. Так, с черной дырой в душе и белым сухим в крови, она и добрела до этого мотеля. И стены его стали для нее убежищем, кровом, разделив с ней боль ее утраты. Подушка благотворно принимала все ее слезы, небрежно скомканное одеяло укутывало ее в свои объятия, а стены отказались стать рикошетом горя; напротив, они мягко впитывали ее отчаяние.
В 01:03 она мягко ввела себе содержимое укола в вену, медленно запив боль красной кровью Иисуса. Она закрыла глаза и стала ждать.
Один год назад стояла необычайно теплая весна. Воздух искрился радостью, а ветер разносил сладкий аромат яблони и вишни. Лилит обедала в ресторане "Ля тур д'Аржан". Пикантный вкус фирменной утки из этого местечка отлично сочетался со сладостным видом на Нотр-Дам, а дополняли атмосферу лимеренции грубый тембр его голоса и терпкий аромат древесных нот его парфюма. Сквозь открытое окно просачивался легкий ветерок, что развивал каштановые локоны каре, в то время как лучи солнца нежно скользили по бархатной коже. Лилит чувствовала себя абсолютно гармоничной: ей было легко общаться, в кое-то веки она улыбалась мужчине искренне и была тотально уверенна в своей привлекательности, которая сочилась изнутри ее духа.
Через неделю, одним из вечеров, они быстрым шагом шли под руку, а Лилит звонко смеялась. Рядом с ним даже нарастающий с каждой секундой ливень не мог испортить ей настроение: он накрыл их обоих своим пиджаком, а аромат древесных нот от влажности стал еще более насыщенным и притягательным.
Ворвавшись в номер-люкс отеля "Де Крийон", они наконец-то могли выплеснуть свое желание друг в друга. Он уронил Лилит на кровать – в их первой ночи не было нежности, только животный инстинкт и психологическая страсть к владению человеком. Только спустя месяц он будет долгих десять секунд снимать одну бретельку и вдыхать аромат ее локонов, и даже разрешит ей овладеть им и занять главенствующую роль. Ну а пока их поцелуи сочны, резки и опасны укусами до крови. Уже через две минуты ее руки были «связаны» его ладонью и прижаты к изголовью кровати, а номер наполнился громкими стонами. Корсет, игриво подчеркивающий ее декольте своим ажурным кантом, решительно остался на прежнем месте: у них не было даже лишней минуты, чтобы развязывать его шелковые нити. Лунный свет мягко ложился на их возбужденные загорелые тела, играючи переливаясь от быстроты движений их силуэтов.
Однажды утром в дверь квартиры Лилит громко постучали. Это была доставка одной тысячи персиковых роз, символизирующих трепетную нежность к дорогой Лилит, и одной красной розы, ставшей знаком их страсти, с которой все начиналось. Безгранично счастлива и неизмеримо влюблена: она была одержима Стэнсгейтом. Все ее мысли отныне были заняты мечтами о его теплых ладонях и фисташковых глазах. А жизнь ее теперь состояла из двух сменяющих себя событий: обед в ресторане Парижа рядом с Люксембургским парком и ночь любви в поместье "Ла Ферте".
