Дорогие читатели!
Радея о Вашем умственном здоровье, предлагаю Вам принять лежащие здесь интеллектуальные пилюли.
Показания к применению: нестерпимая жажда знаний, чувство умственной неполноценности, наконец, просто скука и тоска.
Состав пилюль: каждая интеллектуальная пилюля состоит из смешной легкой оболочки, необходимой для доставки содержимого пилюли прямо в Ваш больной мозг, и собственно содержимого, основной задачей которого является побудить Вас таки прочесть эти заумные книжки, на которые ссылаются герои, и посредством этого повысить уровень своего интеллекта.
Способ применения и дозы: применять в неограниченном количестве, до, после, во время или вместо еды. Долго с сомнением пережевывать, задумчиво глядя вдаль.
Противопоказания: клиническое неприятие нового, тяжелые формы снобизма, атрофия чувства юмора.
Побочные действия: гомерический хохот до икоты, острое желание выпить и закусить, отмечены случаи ностальгии по СССР.
Передозировка: недержание речи, философские споры о жизни, жгучее желание стать писателем.
Итак, смело глотайте, пойдет хорошо…
Два животных и два человека
Было хорошее весеннее утро. Теплый ветер шумел в кронах тополей и хлопал раскрытыми окнами домов, расположенных вдоль 2-й Бауманской улицы. Было то беззаботное время, когда вторая пара с ее нудным сопроматом уже закончилась, а третья еще и не думала начинаться.
«Самый подходящий момент для срочной эвакуации…» – сказал Кабан, со скрипом продираясь на выход через старый турникет.
«А не пора ли принять что-нибудь освежающее?» – обратился с полувопросом Рыбка к Вениамину.
Теперь позвольте представить вам героев моего рассказа.
Рыбка получил свое прозвище из-за милой привычки в подпитии, обращаясь к дамам, ласково гладить их по щечке и приговаривать при этом: «Ах ты рыбка…». Ранимое интеллигентное существо в третьем поколении, вынужденное разделять всякого рода сомнительные компании.
Кабан выглядел так же, как назывался. Толстые щеки, рыжие усы торчащей щеткой, циничный и грубый характер. Не дурак выпить и сально пошутить. Автор большого количества жутких коктейлей, лишивших разума несчетное количество студентов.
Вениамин, Веня Видивицын, или Веник. Философ, гуманитарная середина, уравновешивающая грубую прямоту Кабана и интеллигентские слюни Рыбки.
Ну и я – бестелесный дух этого рассказа. Безмолвный свидетель достопамятных событий моей молодости. О себе умолчу.
Итак, четверо друзей энергично устремились в заветный полуподвал. И вот уже это сакральное для многих поколений студентов место, приветливо расположенное на той же 2-й Бауманской, поглотило их своей ненасытной уродливой пастью. Весенняя улица осталась позади. Тусклый белый кафель с грязными потеками окружил нашу неразлучную компанию. Вдоль стен в таинственном полумраке громоздились штабели винных ящиков. Ящики были покрыты многолетней темно-коричневой осклизлой патиной и издавали кислый запах винной бочки. Где-то капала вода. Многоярусный алтарь этого храма алкоголя демонстрировал последние достижения винно-водочной промышленности Советского Союза. Достижения эти были неважнецкими ни на вид, ни на вкус, и друзья знали этот факт не понаслышке.
«Господа! Из напитков только „Зося1“ и портфель2!» – пафосно произнес Кабан. Стоявшее у алтаря и опиравшееся на обшарпанную кассу существо неопределенного пола и возраста в замусоленном сером халате мрачно хрюкнуло. «Портфель» марки «Акдам» или «овощной коньяк» по классификации Кабана вызвал гримасу отвращения на лицах его спутников и большинством в два голоса был отвергнут.
Затарившись «Зосей», в противоестественном, по мнению Вениамина, количестве, друзья направились вдоль пустынной в это время улицы в другое культурное заведение («субкультурное», по мнению Рыбки). Расположено это заведение было тоже в полуподвале во дворе Елоховской церкви и служило для отправления всех низменных желаний представителей алкогольной субкультуры советского общества. Это была пивная самого что ни наесть низкого пошиба. Пристанище алкашей и падших женщин.
Табачный дым слоями стоял в воздухе. Лучи утреннего солнца, проникавшие в полуподвал сквозь грязные стекла окон, застревали во всклокоченных волосах жриц платной любви и серебрились на многодневной щетине алкашей. Голубая пена от очистителя окон, которой завсегдатаи этого жутковатого места сдабривали кислое пиво, с тихим шипением пузырилась на немытых столах.
«Что это такое?» – продемонстировал Вениамин свою алкогольную неграмотность.
«Это, друг мой, последняя стадия деградации, – отвечал ему Кабан, задумчиво рассматривая жриц любви, – Наша „Зося“ по сравнению с этим – амброзия олимпийских богов. Мы в одном шаге от ада…»
Как ни странно, но в этой обстановке, напоминавшей более картины Босха, чем место возлияний Бахусу, «Зося» пошла хорошо.
И вот там и тогда, под пьяные выкрики упившихся алкашей, и услышал я тот памятный диалог.
Как всегда, тему для беседы определил неугомонный Кабан.
«Вот как ты считаешь, что руководит людьми? Тобой, вот этими богомерзкими деградантами. Почему их тянет в этот притон? И почему мы здесь?» – обратился он к Рыбке.
Миловидное лицо Рыбки искривилось в брезгливой гримасе: «Ты намекаешь, что нами всеми управляют низменные постыдные желания? Ты это хочешь сказать? Что мы грязные животные, лакаем эту отвратительную „Зосю“ в компании таких же грязных животных и рассуждаем о том, какие мы грязные?»
«Рыбон… – произнес Веня с французским прононсом, – слишком много грязи даже для этого места. Но ты в общем прав, мы – животные. Более того, скажу я тебе, в каждом из нас два животных и два человека.»
«Налей и поясни.» – лапидарно отреагировал Рыбка.
«Как вы знаете, друзья мои, биология – это мое давнее хобби. Так вот, я вычитал у Ромера и Парсонса3, что в любом позвоночном животном заложен один и тот же архетип. Древние позвоночные существа проходили личиночную стадию развития в подвижном состоянии и оседлую стадию в неподвижном, прикрепившись к субстрату. В воде, само собой разумеется. От личиночной стадии у всех существ осталась так называемая соматическая часть тела, с позвоночником, головой и хвостом. – Веня энергично ткнул пальцем в обглоданные останки рыбы, лежавшие в куче мусора на столе. – От оседлой стадии существования в любом сложном позвоночном осталась висцеральная часть – живот, кишечник и прочие органы брюшной полости.»
Тут Веня ткнул пальцем в брюхо Кабана, Кабан обиженно хрюкнул: «Так вот, никто из вас не задумывался, почему у человека две нервных системы – симпатическая и парасимпатическая? Анатомически они сильно различаются, расположены в теле различно. Раньше их считали антагонистическими, одна управляла сжатием, другая – расслаблением органов. Потом физиологи установили, что действие обеих видов нервных систем одинаковое! Два тела в одном животном.»
