Поздравляю тебя, моя тетрадь, а заодно и себя, с новой жизненной гранью. Вот и еще один, каторжный для нас год позади. И вновь на пороге юный, неизвестный, таинственный. Принесет ли он нам радость победы и освобождения от проклятой неволи, или по-прежнему мы останемся бесправными, униженными, ежедневно и даже ежечасно оскорбляемыми рабами? Очень хочется верить в свою счастливую звезду, только разгорится ли она на моем судьбоносном небосклоне, не потухнет ли, замордованная нацистским произволом, преждевременно?
Меня томят недобрые предчувствия. Во-первых, несколько дней назад я загадала вот что: новый, 1944 год будет таким, какими окажутся его первые часы. Если погода случится тихая, приятная, мягкая, то и год следует ожидать добрым, спокойным, миротворческим. Значит, уже вскоре должна окончиться эта ужасная война, людская кровь перестанет литься и мы, нынешние изгои, обретем наконец долгожданную свободу и встречу с любимой Родиной. Если же, наоборот, разразится непогода, то неминуемо продолжение кровавой бойни, а значит, будут новые тысячные и миллионные жертвы, а для нас – продолжение опостылевшего вконец рабства.
Загадала и с тайным страхом ждала приближения рубежа, что отделяет старый год от нового. И вот вчера, 31 декабря, в общем-то, сносная в последние дни погода начала неожиданно и резко портиться, – к вечеру поднялся холодный северный ветер, полетел, закружил колючий снег. А к полуночи и вовсе разыгралась небывалой силы вьюга. Стекла окон почти беспрерывно звенели от бешеных порывов ветра, иногда казалось, что буран вот-вот унесет в тартарары крышу дома.
Это одно. А во-вторых, уже первые новогодние минуты принесли немало расстройств и душевных переживаний. Дело в том, что в нашем доме ни с того ни с сего была произведена жандармская проверка. Причем сразу стало понятно, что нацистские ищейки искали вовсе не лиц славянского происхождения, а именно тех, встречи с которыми для нас, русских, особенно запретны. Конечно же, это дело гнусного языка Эрны – кого же еще? Недаром, ох недаром же было у меня чувство, что она готовит для нас очередную пакость. Какая же я все-таки умница, что сумела предотвратить грозившую нам, а мне, естественно, в большей степени, огромную неприятность! Какое озарение свыше снизошло на меня, когда в своей записке к Роберту я не велела ему приходить к нам в канун Нового года?
…Они ворвались в дом около полуночи – трое рослых, запорошенных с головы до ног снегом держиморд с железными бляхами на груди (странно, что среди них не было Квашника и что это оказалась не местная полиция, а фельджандармерия). В этот момент мы четверо – мама, Сима, Нина и я – были на кухне – поджидали ребят, которые ушли к Бангеру за Клавой и Михаилом, чтобы вместе встретить Новый год.
В дверь постучали. Думая, что это возвращаются наши, я, не задавая обычного вопроса – «Кто там?», – откинула крюк и в ту же секунду оказалась бесцеремонно отброшена к стенке. Они влетели в освещенную кухню (в комнате свет не горел), цепко огляделись вокруг. Один из жандармов ходом проследовал в кладовку, но тут же выскочил оттуда.
– Где ваши гости? Куда подевались? – заорал один из жандармов, по-видимому старший.
– Мы никого не прячем, – сказала я, войдя следом в кухню, и постаралась придать своей физиономии самое безмятежное выражение. – Нам непонятно, кого вы ищете.
Едва удостоив меня взглядом, жандармы гуськом спешно направились в комнату. А я вдруг вспомнила о своей елке, и меня тут же охватил страх: сейчас они увидят на ней то, от чего нам всем, безусловно, не поздоровится, – увидят прикрепленную к верхушке алую пятиконечную звезду, которую несколько дней назад я с таким старанием мастерила. О Господи! Допустить такую оплошность, попасться так глупо!
Не решаясь последовать за непрошеными гостями, я, стоя в коридоре, с замиранием сердца ждала крика, угроз, брани. Но, к моему удивлению, ничего этого не последовало. Недоумевая, я заглянула в распахнутую дверь. Звезды не было. Елка, словно кто-то только что с силой тряхнул ее, неуклюже полулежала, ткнувшись верхушкой в спинку Симиной кровати. На полу, возле ее основания, валялось несколько осыпавшихся бумажных фонариков и гирлянд. Бледная Нинка стояла вблизи, у окна, судорожно сцепив за спиной руки. Я догадалась – это она, Нинка, сорвала злополучную звезду и теперь, не зная, куда ее деть, прячет сзади. Но как этой пигалице удалось в суматохе первой проскользнуть в темную комнату? Как она, несмышленая девчонка, раньше всех из нас вспомнила о пятиконечной улике и догадалась о грозящей всем нам опасности? Как, наконец, не струсила, не оробела перед этими громилами с железными бляхами?
Безмерно благодарная Нинке, я, словно бы невзначай, встала рядом с ней, постаралась прикрыть ее сбоку. Между тем сконфуженные слегка жандармы – ведь не нашли никого! – прицепились к накрытому (правда, весьма скудно) столу. Мол, почему здесь лишние приборы? Кого мы еще ждем к себе? Кто из иностранцев должен прийти сейчас сюда?
