-1-
19 мая, среда
О странных делишках, творящихся в Баттермилке, Сандерс Румс по прозвищу Рупор догадывался с самого детства. В этом приморском городке странность висела во влажном воздухе, спускалась по ступеням извилистых улиц и шелестела в пальмах вместе с пахнущим креветками ветром. Таилась в тени Волчьего утеса и растворялась в дымке Облачного моря.
Вот-вот придет лето, и первого июня по старой традиции жители Баттермилка выйдут на балкон, а кто-то высунется из окон, чтобы ровно в 00:00 крикнуть «ПРИВЕТ, ЛЕТО!». Хотелось бы присоединиться к ним.
Но Рупор, черт побери, немой!
Однажды на уроке рисования новая учительница по имени Лен Фэйри знакомилась с учениками. Когда очередь в списке дошла до него, класс загудел, предвкушая интересное. Неисправимый идиот Билл Форриган воскликнул: «А это Рупор, и он немой!», и двадцать четыре отсталых особи заржали с такой готовностью, будто им за это платили.
– Рупор… Оригинально, – беззаботно прокомментировала Лен Фэйри (от себя добавлю: с присущей ей детской наивностью). По непонятной причине она думала, что Сандерс еще и глухой.
Но он не глухой. Нет уж, спасибочки.
А делишки-то здесь, прямо перед носом. Скажем, вот этот дуб, прозванный в народе Корягой, который Рупор спалил молнией четыре года назад, после того как его любимый воздушный змей безнадежно запутался в ветках. Тогда еще этот толстожопый шизик Уоррен, размахивая блокнотом с набросками героев из своих сочиненных Вселенных, всерьез – а ведь он был на два года старше Сандерса! – орал на дерево: «ОТПУСТИ! ПРИКАЗЫВАЮ! Я ДОЛОЖУ СТАРШЕМУ ДРУИДУ!». Ну-ну. Да только дерево не спешили исполнять команд. Той же ночью в дуб ударила молния.
Потому что случился ИМПУЛЬС. Красный шарик ярости, взорвавшийся в голове Рупора. НЕТ, НЕ РУПОРА – Сандерса Румса! Уж он-то себя уважает и ценит. Никто не знает про импульсы, только Сандерс. Он с ними давно, но до сих пор не научился контролировать их и использовать ТОЧЕЧНО. Они стихийные и возникают как… Как зевота или чих. Вернее, иногда получалось, но оно слишком непредсказуемо.
Но сейчас не об этом. Сейчас он стоит на одной из самых высоких точек города – Волчьем утесе. Это такой здоровый массив, больше похожий на нос корабля или задранный мысок ботинка. Он нависает над пляжем монолитной глыбой, вечерами отбрасывающей широченную тень, теряющуюся в море. Сандерс любит прогуливаться здесь возле школы, и ему даже не лень шлепать через весь город добрых сорок минут, чтобы освежиться и ВЫМЕСТИ собранный за день негатив. Придурки со школы щедро делятся им и реально думают, что как-то обижают Сандерса, когда просят исполнить песню или подносят телефон со включенным микрофоном для записи голосового сообщения и говорят: «Передай привет моему другу». Ха-ха, смешно до усрачки.
По обыкновению, на краю утеса Сандерс словно открывает черепную коробку, чтобы выпустить из нее рой темных мошек. Те улетают – и черт бы с ними, пусть ветер развеет их над Облачным морем. Я же не дурак, чтобы держать негатив в себе, верно? Как будто его и без того мало.
Очень важна экспозиция, поэтому: по правое плечо Румса, под утесом, мается голубое с зелеными прожилками водорослей Облачное море, целующее округлую гальку на Шепчущем пляже; по левое плечо, за пансионатом «Теплый вдох», пролегает шоссе 97, которое через десять минут приведет в залегший в низине Баттермилк. Славный-славный Баттермилк, такой дремотный и ленивый, как безобидный лесной зверь. Напротив Сандерса обосновался Жуткий лес. Это набор хвойных и – иногда – лиственных деревьев (будем честны, Сандерс в них нихрена не разбирается). Положите сверху на лес две дороги крест-накрест, и получится Заплатка – пешие туристические маршруты, избороздившие густой массив. А лес этот – главное место действия на данный момент.
Сандерс следит за Сладкой Парочкой. Они явно что-то задумали. Что-то, несомненно, ГРЯЗНЕНЬКОЕ. От предвкушения у Сандерса бешено колотится сердце, молотит изнутри маленькими красными кулачками (импульсики?) прямо по грудной клетке. Теснота. Кажется, сердце увеличилось. Как и кое-что пониже. Теснота. Всякий раз, вытирая вспотевшие ладошки о штаны, он натыкается на уплотнение. И тогда все его двенадцатилетнее тело пронзает сладостная волна нетерпения. Он хочет догнать Сладкую Парочку и дать им пинка под зад, чтобы они быстрее дошли и приступили к своим Сладким Грязным Делишкам.
А еще это ощущение в горле. Ком, не ком, но будто нечто давящее, такой обруч, своеобразная сигнализация, мол, смотри, происходит что-то странное!
Некоторые из приезжих, что безмятежно прогуливались по утесу и делали селфи у самого края, то и дело посматривали на него, не скрывая подозрения. В отличие от местных, для которых Сандерс – миловидный мальчик, но слишком уж замкнутый и со своим особым взглядом на мир.
Как хорошо, что он немой. Ему так распирает штаны, что он готов кричать: НУ ПОШЕВЕЛИВАЙТЕСЬ ЖЕ! Но надо признать – кричал бы он только на этого Алекса. Потому что Лен Фэйри, как ни крути, хорошая. И хорошенькая. И ему не терпится увидеть ее такой, какой УЧИТЕЛЬНИЦЕ представать перед учениками НЕ ПОДОБАЕТ.
Сандерс громко задышал. Руки нырнули вниз, к бедрам, отереть пот с ладоней, и левая прошлась гораздо правее, чем обычно. Тело пронзило судорогой, таз повело куда-то вбок. А потом в голове взорвался ИМПУЛЬС.
БЫСТРЕЕ ЖЕ, НУ!
-2-
19 мая, среда
– Быстрее же, Ле! Они сейчас лопнут.
Он взял ее ладонь и положил на… Спросите Сэнди Румса, он точно поймет, КУДА.
– Ну ничего себе ты!.. – воскликнула Лен. Ее большие глаза, однако, блестели такими же нетерпением и желанием. – Бешеный!
– Я не виноват. Ты слишком красивая. – Как будто короткие фразы помогали сдерживаться. – Только давай быстрее, прошу!
– Да я же и так тороплюсь, родной! И у меня туфли. А мы куда? Опять туда?
– Чуть дальше. – Спина под рюкзаком взмокла. – К старой делянке. Там точно спокойно.
Как знать. В прошлый раз они едва не попались Барти Уоррену, когда занялись этим прямо в лесу. Благо, чудак был слишком погружен в свои мысли (и Алекс в очередной раз задался вопросом, а не аутист ли паренек?) и не обратил внимания ни на громкие стоны Лен, ни на торопливые шорохи, когда они одевались, услышав хруст ветки. Хорошо, подумал тогда Алекс, что я успел кончить. Он ненавидел, когда в самый ответственный момент случалась какая-то хрень. А так уж повелось, что воздух вокруг Алекса всегда состоял наполовину из хреней. Прямо сейчас он дополнялся еще и истеричными криками чаек, и в другой день это раздражало бы и бесило.
Хорошо, что сегодня особенно солнечно, и большинство народа свалило загорать на пляж и гулять по утесу. Нередко среди них можно встретить фотографов, как любителей, так и профессионалов, крадущихся с длинными и толстыми объективами наизготовку, чтобы запечатлеть стеклянных чаек – одну из местных достопримечательностей и чудаковатостей. Когда солнце работало на износ, под его лучами птицы сверкали как кусочки стекла, да так, что иной раз просвечивались внутренности. Это из-за тонких перьев и еще более тонкой, почти прозрачной кожи. Местные киоски полнятся не только фигурками, но и стопками открыток: вот чайка сидит, вот летит, вот пикирует, чтобы схватить рыбу. Несколько раз какое-нибудь из таких фото занимало первое место престижных премий и красовалось на обложках самых разных журналов.