Наши дни
Антон расхаживал по коридору, скрупулезно разглядывая плакаты на стенах. А там чего только не было: и вирусняк всякий, и беременные. Заголовки, главное, яркие, привлекающие внимание.
– Ну чего они так долго? – пробурчал Леваков, громко вздыхая.
– Да это всего лишь защемление какое-то, что ты как мамочка? – усмехнулся, покачивая ногой. В кармане завибрировал сотовый, Марина любезно напоминала о том, что вечером у нас свидание. Она вообще в последнее время стала очень назойливой, словно пыталась вытеснить личное пространство из моей жизни. И отец, как назло, твердил – давай, не теряйся там, нам бы не помешали такие партнеры.
– Если бы ты любил хоть одну свою девушку, то вел бы себя иначе.
– Любовь придумана для таких, как ты и Снегирева. Всем остальным можно и без любви.
– О! Юля! – воскликнул Леваков, когда Снегирева вышла из кабинета вместе с доктором. Вообще втроем мы здесь оказались по случайному стечению обстоятельств. Я ехал от отца домой, остановился на светофоре, а Юлька, поскользнувшись, упала посреди дороги буквально перед капотом моего автомобиля. Декабрь выдался все-таки достаточно скользким, так что ничего удивительного. Правда, Снегирева умудрилась неплохо приложиться об асфальт. Собственно, я выскочил из машины, помог ей подняться, привез вот в клинику. У Левакова здесь главврач знакомый работает, нас быстренько приняли, потом и Антон подъехал – весь такой взволнованный, запыхавшийся.
– Спасибо, Евгений Михайлович, – улыбнулась Юля мужчине в белом халате, затем, уже не хромая, подошла к нам и присела на лавку.
– Ну, ты как? – Антон пересел к Снегиревой, разглядывая с ног до головы. Фанатик, ей богу.
– Нормально, мне укол сделали, ушиба нет, защемление просто. Вить, – ответила Юлька. Все-таки она была очень позитивной, улыбчивой, даже странно, что мы тогда с парнями посмеивались, кличку дурацкую дали ей. Дурость, конечно.
– Да, моя дорогая, – в типичной манере ответил, за что получил от Левакова подзатыльник.
– Вить, спасибо тебе, с меня причитается. Слушайте, – она вспыхнула энтузиазмом, явно зажигаясь очередной идеей. – А давайте у нас соберемся на днях? Я приготовлю чего-нибудь вкусненькое.
– Ему вредно вкусненькое, – стрельнул в меня вечно ревнующим взглядом Антон.
– Ты на диете?
– Ему Алиночка будет готовить сладости.
– Мариночка, – поправил я, усмехнувшись. Хотя Леонова не умела готовить от слова совсем. Все, на что ее хватало, это разогреть в микроволновке еду из своего ресторана. Даже с простенькой яичницей не справлялась.
– Опытная кошка, – продолжал Антон.
– Опытная львица, братишка, – кривлялся я. Да, Маринка была старше меня на пять лет, но с ней и проще было, чем с ровесниками.
– О, это же… – Леваков перевел взгляд в сторону длинного полупустого коридора и резко замолчал. Я не сразу понял, чему он так удивился, однако когда проследил за его взглядом, и сам чуть не задохнулся.
– Рита… – прошептал себе под нос. В длинном пальто, джинсах, черт, она теперь носит джинсы? Хотя, я видел ее недавно, с месяц назад, тогда Романова тоже была одета довольно современно. Но не это ввело меня в ступор, а маленький ребенок, мальчишка лет пяти, которого она вела за руку. Они о чем-то мило переговаривались, и она улыбалась мальчику так искренне, словно за этой улыбкой скрывалась любовь размером с целую планету.
В груди болезненно кольнуло, я всегда напрягался, стоило только заметить где-то Марго. Вроде два с половиной года прошло, чувства давно сгорели, вернее, я их запихнул подальше, закрывая сердце на тысячу замков, однако каждый раз, когда случайно видел Риту, делалось дурно. В памяти вспыхивал выпускной, ее безразличный взгляд, поцелуй в щеку, съехавшее платье.
– Рита? – спросила Юлька, всматриваясь вдаль. – Что за Рита?
– Это ее ребенок что ли? – а вот вопрос Антона ввел меня в ступор. Сперва я и сам подумал – обзавелась сыном, мальчишка очень на нее похож. Эта мысль, словно кислота, обожгла глотку, заставляя сжать руки в кулаки. Я ненавидел Риту, ненавидел за всю ту боль, которую она причинила мне, за ее предательство, за надежду, которую подарила, а затем забрала.
– Не знаю, вряд ли, – постарался взять себя в руки. Но взгляд отвести все равно почему-то не мог. Особенно от ее улыбки, такой она казалось нежной, солнечной, а меня давно не подпитывало ничего. Жизнь сломалась после выпускного, я тупо плыл по течению, а сейчас увидел эту улыбку, и все, будто ножом полоснули по сердцу.
– Да кто она такая? Вить, это… та самая? – осторожно спросила Юлька.
Я поднялся. Сидеть здесь и смотреть на Романову было невмоготу уже. Каждый раз при виде нее у меня вены словно кипятком наливались. Но тут вдруг Рита повернулась и замерла. Глаза ее расширились, в них промелькнуло что-то до боли знакомое, давно забытое и очень печальное.
Мальчишка дергал ее за руку, явно требуя к себе внимания. И Марго наконец-то перевела на него взгляд, что-то сказала, затем, еще раз коротко взглянув на меня, потянула ребенка в сторону выхода.
1.2
Я простоял статуей почти минут пять, пока к нам не подошел главрач, тот самый Евгений, что помогал Юльке. Он-то и вернул меня в чувства, вернее, его разговор по телефону.
– Да ты не переживай, Маргарита, можете прийти на обследование через месяц, ничего страшного. У вас никаких обострений, все хорошо в принципе.
Я перевел озадаченный взгляд на мужчину – уж больно любопытно было, что за ребенок ушел с Ритой. На посторонних детей так не смотрят, а своего… ну не могло быть у нее своего ребенка. Да бред это, хотя, многое в нашей жизни не иначе как бредом и не назовешь.
– А вы чего еще здесь? – обратился Евгений Михайлович к нам, засунув трубку в карман.
– Да мы это…
– Скажите, а вы случайно не с Романовой Маргаритой разговаривали? – набрался наглости я и все-таки спросил. Знаю, мне надо бы наплевать на нее с большой колокольни, жить себе спокойненько дальше, но бывали порывы, которые я просто не в состоянии остановить, совладать с ними. Вот как тогда, через неделю после выпускного… Думал, отпустит, сделаю себе легче, но не опустило, легче не стало, наоборот, будто каждый раз рану бередил.
– С ней самой, вы знакомы? – выгнул бровь врач.
– Ну… типа того, – кивнул я, пытаясь остановиться. Ну зачем лезу в это? Да какая, собственно, разница, чей это ребенок? Пусть даже ее, может, она вообще замуж вышла. От этих мыслей сделалось дурно. Парадокс какой-то.
– Дядь Жень, а это ее сын? Она такая молодая, – опередил Леваков, пока я метался, нужна ли мне новая информация о девушке, которую я когда-то любил, и которую всем нутром сейчас ненавидел.
– Это братик ее, Матвей. У него с сердцем проблемы были…
