Джордан Ифуэко - Искупительница

Меня зовут Тарисай Кунлео, и я больше никогда не потеряю тех, кого люблю.

Я шла по коридорам дворца, отбивая сандалиями ритм: ни-ко-гда, ни-ко-гда. Я собиралась повторять эту мантру, пока подошвы не сотрутся до дыр. Гриоты, священные сказители нашей империи, играли на барабанах, рассказывая свои истории, чтобы в эти истории было легче поверить.

Так и я собиралась петь эту песню, пока сама в нее не поверю.

«Тар? – в затылке загудело: Кира мысленно говорила со мной через Луч. – Ты в порядке?»

Кира, моя названая сестра, и Мбали, бывшая Верховная Жрица Аритсара, стояли передо мной в широком коридоре. Я догнала их, наигранно улыбаясь. Потом вспомнила, что они не видят моего лица.

Наши лица закрывали церемониальные вуали из ярких бусин и ракушек, доходящие до груди. Головы украшали высокие кожаные головные уборы в форме красных языков пламени. Наши одеяния были данью уважения Полководцу Пламени, создателю смерти: мы изображали биринсинку – мрачных вестниц смерти, исполнявших священные ритуалы для приговоренных к казни.

«Все отлично», – ответила я Кире также через Луч, скрипнув зубами. Затем я продолжила уже вслух ради Мбали, заставив свой голос звучать непринужденно:

– Я просто… ну, знаешь. Немного волнуюсь по поводу Таддаса.

Слуги и придворные по всей Ан-Илайобе обходили нас стороной. Ходили слухи, что биринсинку приносят неудачу: когда мы проходили мимо, люди осеняли себя священным знаком Пеликана, чтобы защититься от зла. Никто и не подозревал, что за сверкающими вуалями прятались я, Кира и Мбали, планировавшие освободить из тюрьмы самого ненавистного в Аритсаре человека.

Ровно две недели назад Дайо назвал меня императрицей Аритсара.

До этого момента весь мир считал, что на каждое поколение может быть только один Лучезарный – и обязательно мужчина. Луч – врожденный дар, передающийся от первого императора Аритсара, Энобы Совершенного. Сила Луча практически дарует правителям бессмертие и позволяет сформировать Совет – соединять разумы двенадцати человек из каждого королевства на огромном континенте Аритсара.

Но Эноба солгал о своем даре. Он с самого начала не должен был править один, потому что на каждое поколение даются два Луча: один для мужчины, другой – для женщины. Поэтому теперь, нарушив пятисотлетнюю традицию, Луч был и в моей крови. Один тот факт, что я девушка, уже гарантировал мне достаточно врагов, но, как будто этого было мало… одной импульсивной клятвой я подвергла всю империю серьезной опасности.

Столетиями демоны, которых мы зовем абику, наводняли наш континент, вызывая засуху и болезни, утаскивая души людей в Подземный мир. Эноба заключил с ними перемирие, пообещав абику посылать детей в пахнущий серой Разлом Оруку – три сотни живых Искупителей в год. Я разорвала это перемирие, предложив вместо детей себя в качестве последней Искупительницы. Абику приняли мое предложение, но с одним условием: прежде чем я войду в Подземный мир, я должна помазать правителей всех двенадцати аритских королевств и собрать собственный Совет.

Они дали мне два года. Если за это время я не сумею собрать Совет и войти в Разлом Оруку… то абику обрушат свой гнев на континент. Все подвергнутся опасности – даже жрецы в их уютных храмах или аристократы в их позолоченных крепостях.

Представители знати в ярости требовали, чтобы я проходила одно испытание за другим. В конце концов, если бы мой Луч оказался фальшивкой, то обещание, данное мной абику, можно было бы отменить, чтобы вернуть предыдущие условия перемирия. Но на глазах у сотен изумленных придворных я ходила по горящим углям, выпивала кубок за кубком пеликанье масло и погружала лицо в сосуды со святой водой – согласно легенде, все эти задания смертельны для любого, кроме Лучезарных.

Однако самое главное доказательство светилось яркими узорами на моих руках: живая карта Подземного мира, отмечающая меня в качестве Искупительницы. Абику бы не приняли мои условия и не отказались бы от бесконечных жертвоприношений, если бы я не являлась Лучезарной. Чтобы заполучить мою душу, абику дали обещание, а сделку, заключенную бессмертными и скрепленную кровью, нельзя нарушить.

Дайо умолял меня не провоцировать знать еще больше.

– Хотя бы пока что, – просил он. – Я хочу, чтобы они полюбили тебя, Тар. Чтобы увидели тебя такой, какой вижу я.

Мне не хотелось, чтобы он беспокоился. Так что я пообещала пока не лезть на рожон. И я собиралась выполнить это обещание. Честное слово.

Сразу после того, как вызволю из тюрьмы человека, совершившего государственную измену.

Через незастекленные окна Ан-Илайобы падали лучи утреннего солнца, отбрасывая блики на радужные плиты пола. Со двора доносилась песня: дети придворных с ужасающим восторгом наблюдали за тем, как воины Имперской Гвардии устанавливают эшафот.

«Глупые дети», – успокаивающе произнесла Кира через Луч, чувствуя мою ярость.

Я сгорбила плечи. Жители Аритсара верили, что после смерти все души присоединяются к Шествию Эгунгуна – первого человека, рожденного от Королевы Земли и Сказителя Ама. Эгунгун бродил по Подземному миру со своим барабаном, ведя души к Раю в Ядре. Эти дети снаружи смеялись над Таддасом, которого через несколько часов ждала смертная казнь.

Бывший Верховный Судья Аритсара совершил невообразимое – даже две недели спустя многие до сих пор не верили, что такое возможно. Впервые за пятьсот лет Помазанник убил своего Лучезарного.

Но Таддас был всего лишь марионеткой в руках моей матери. Он убил Олугбаде только для того, чтобы спасти жизнь Мбали. Это я рассказала Леди об отношениях Таддаса и Мбали, чем невольно вручила ей рычаг давления, а значит… все это – моя вина. Кроме того, Таддас был моим. Как мои названые братья и сестры, как Верховная Жрица Мбали, как алагбато Мелу. Даже у Ву Ина и Кэтлин, Помазанников моей матери, имелось место в моей истории.

Всю свою жизнь я мечтала о семье. Теперь, когда мне наконец удалось ее обрести, пусть даже не самую здоровую… никто не сможет отобрать ее у меня. Даже смерть.

Я заставила себя перестать хмуриться. Если все пройдет по плану… Таддас не отправится танцевать с Эгунгуном еще долгое время. «Пусть смеются, – сказала я себе. – Все получится, вот увидишь».

Но непрошеная мысль все же пошатнула мою решимость: «