«Правда… выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной правды и искать её, несмотря на все те выгоды, которые мы можем потерять из-за неё, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за неё», – писал Ф.М. Достоевский.
Спорное, казалось бы, высказывание классика. Как это правда может быть выше России, выше народа и даже выше абстрактного «всего»? Ведь чаще всего сталкиваешься именно с тем, что не может быть универсальной правды – у каждого народа и у каждого человека она своя, и неверно было бы принимать чужую правду за свою. Но не должен ли художник, ищущий правду, подниматься над политическим, национальным или религиозным в этих своих поисках? Тоже да. Как поднимался над всем этим, например, Ремарк, когда писал свои романы о первой мировой войне и о своём поколении, которое эта война сгубила. Война, которую вождь русской революции Владимир Ульянов (Ленин) отрицал не только политически, но и нравственно. И потому с первых её дней призывал к превращению империалистической войны в войну гражданскую. Развернуть оружие народов всех воюющих держав против тех, кто отправил их убивать друг друга – разве это не справедливо?
С этим вот понятием «справедливость» всегда и ассоциировалась правда на Руси. Поступать по правде и сегодня означает поступать по справедливости. Этим и отличается правда от истины – не проверишь её лишь практикой, придётся ещё и совестью. Потому-то и тяжело найти правду в эпоху социальных потрясений: и литературным героям, и реальным историческим личностям, и собственно каждому человеку, которому выпало жить в смутные времена. Не классический ли путь поисков правды прошёл шолоховский Григорий Мелехов, отбившись от белых и к красным не пристав? Думаю, легко бы мог автор привести своего героя в стан большевиков. Но, видимо, не захотел кривить душой и показал на этом примере не очевидность, а мучительность выбора жизненного пути в ситуации гражданской войны, когда происходит не только крушение привычного многовекового уклада, но переосмысление морально-нравственных ценностей.
Писатель или режиссёр, создавая художественное произведение, неизбежно сталкивается не только с вопросом достоверности изображаемого, но и с его смысловой нагрузкой, его нравственным содержанием. Не так уж важно на самом деле, способны ли были пять молодых девушек во главе со своим старшиной противостоять шестнадцати немецким спецназовцам, в чём очень сомневался писатель-фронтовик Владимир Бушин. Важно, что миллионы прототипов этих девушек из фильма Станислава Ростоцкого, снятого по повести Бориса Васильева, готовы были отдать свои молодые жизни для того, чтобы жили другие. Вопрос о достоверности или недостоверности этих «боёв местного значения» отходит тогда на второй план. В этом и заключается в данном случае правда искусства, способного убедить читателя или зрителя в правоте смысла, вкладываемого в художественное произведение.
Бывает и другое. Когда художник всю силу своего таланта тратит на то, чтобы оставить в душе человека лишь мрак и повергнуть его в беспросветное уныние. И чем талантливее автор и выразительней используемые им средства, тем разрушительней порой воздействие его произведения на человека. Хотя сегодня такие времена, что частенько приходится иметь дело с халтурой, замаскированной под культуру. Когда и таланта особого у автора нет, и смысла в его произведениях тоже, один промоушен.
Выбрать свой путь в поисках правды-справедливости и правды-достоверности, пройти по нему, как по лезвию бритвы, не скатиться в ту или иную крайность и не оказаться разрезанным пополам – это и значит овладеть искусством правды. А уж применять его можно и в политических баталиях, и в исторических дискуссиях, и в процессе создания художественных произведений, и при критическом их разборе.
О поисках правды в прошлом и настоящем эта книга.
Наша «страна живет в атмосфере разрушительных мифов», – писал лет 20 назад русский философ, историк и литературовед Вадим Кожинов. Мало что изменилось с тех пор. А если изменилось, то явно не к лучшему.
…Идёт на сцене Астраханского драматического театра «Поминальная молитва» Григория Горина. Произведение довольно известное. Рассказывает о судьбе одной большой еврейской семьи во времена царского режима, предреволюционные времена. А главная мысль, видимо, в том, что как был народ гонимым несколько тысяч лет, так и остался. Может быть и так. Речь пойдет не об этом.
Изображается еврейский погром. Выходят на сцену два агрессивных «пьяных» русских мужика и злобная девка непонятной национальности, на голове которой повязана красная косынка. Обращаясь к собравшимся на свадьбе евреям, девка выдает:
– Мы, истинные патриоты России, говорим вам, дьявольскому племени: изыдите с нашей земли! Чаша народного гнева переполнена! Бойтесь, если она прольется на ваши головы!.. Тебе слово, народ православный!
Далее демонстрируется мини-погром: крики, визги, «Христа распяли»… После чего всё быстро успокаивается и опускается занавес.
В общем-то всё знакомо. Кто будет отрицать, что еврейские погромы были? Разве что можно поспорить о том, кто их организовывал. Тот же Кожинов в своих работах аргументированно доказывал, что погромы возникали чаще всего стихийно, а не по науськиванию «Союза русского народа», то есть той самой «Черной сотни». Но как сегодня любых крайних националистов-ксенофобов обобщающе называют фашистами, так и организаторы погромов в царской России непременно должны были иметь отношение к «черносотенцам». Однако и это тема совсем иной дискуссии.
А дьявол-то спрятался в деталях. Вернее, в той самой красной косынке, обвязанной вокруг головы девки-погромщицы. Следуя внутренней логике пьесы и устоявшимся стереотипным представлениям о событиях 1900-1917 гг., «вооружить» девку и мужиков нужно было не только топорами, но и православными крестами с хоругвями.
А вот красная косынка – это даже не ошибка, это какая-то провокация. Уж кого-кого, а евреев, притесняемых и гонимых царской властью, в среде революционеров было более чем достаточно. А красная косынка – это и есть рабочий революционный символ. Получается, что какая-то православная большевичка вдруг решила выместить гнев народный не на представителей царской власти, а на таких же притесняемых, униженных и оскорбленных, как и остальной народ. Но ни православных большевиков в те времена (в отличие от нынешних), ни подобных фактов краснокосыночного антисемитизма зафиксировано не было. На большевиков и вообще революционеров можно много грехов навешать, но вот антисемитизм ни в каком виде им свойственен не был.
