Старый частный сектор в городе – это как остров невезения в океане комфорта.
Именно так думали жители частных домов, в которых не было ни централизованного отопления, ни воды, ни газа, ни теплого туалета, ни душа, ни ванны. Зимой, протаптывая дорожки в снегу от дома к колонке с водой, шли люди, чтобы набрать несколько ведер или бидонов воды для собственных нужд. Колонка на улице зимой замерзала и жильцам частного сектора ничего не оставалось как укутывать ее одеялами и чем-то подогревать. Колонка являлась источником жизни, как в блокадном Ленинграде.
А по другой стороне дороги стояли друг за другом, как домино, пятиэтажки, в которых было и тепло, и вода, и свет, и газ, и канализация. Но кто же пустит чужого «частника» к себе в квартиру за теплой водой?
А какова романтика затопленных участков во время весеннего половодья, грязь во дворах, цветники за изгородью, огороды на заднем дворе с огурцами, помидорами, луком, петрушкой, кустами малины, крыжовника, яблонями, сливами и вишнями. Ни один житель пятиэтажки не мог наесться «зелепушек» в начале лета, нахвататься глистов с поднятыми с земли и съеденными фруктами и овощами, а потом насидеться вволю в туалете с выгребной ямой и, уж точно, не могли нанюхаться аромата, расползающегося по всей округе, когда приезжали ассенизаторы – машины для очистки выгребных ям.
В ту пору мне было лет пять. Почти все свое свободное время я проводила с бабкой и слепым дедом, который никак не хотел отдавать меня на растерзание воспитателей Детского сада. Я говорю: «почти» потому, что вечерами папа и мама читали со мной книги, зимой строили ледяную горку во дворе, играли, папа водил меня с собой в керасиновую лавку за керосином для лампы, а вот днем… И чему я только не научилась сидя дома с бабкой и дедом: и плевать на раскаленную докрасна заслонку в печке, и дразнить бабку, и плясать под гармошку с бубенцами, на которой играл мой дед, и нюхать с дедом табак, и петь сидя на завалинке перед домом жалобные песни. Все как в фильмах про беспризорников. И все это происходило днем, когда отец и мать были на работе и видеть моих подвигов не могли. Но однажды моему отцу, ведущему инженеру-конструктору на заводе, сообщил коллега как здорово и жалобно я пою, жаль только руку для милостыни не протягиваю. Мой папа хотел не такой судьбы для своей дочери, и внимательно расспросив меня обо всех моих способностях, вынес вердикт: «В детский сад! Срочно!» С того момента папа проводил со мной практически все свободное время, исправляя ошибки деда и бабки в моем воспитании и моих познаниях…
А какие затейливые имена были у наших соседей: тетя Груша, дядя Ляля, тетя Мила, тетя Зина.
Тетя Груша (я вообще не могла понять долгое время почему женщину зовут как дерево) запомнилась мне тем, что зимой так сильно укутывала своих внучат-двойняшек, что они не могли опустить руки вниз и так смешно и ходили с растопыренными в стороны руками, замотанные шалями в несколько слоев.
Дядя Ляля катал детвору на мотоцикле с люлькой только когда был «подвыпимши». «Под шафе» он был чрезвычайно добр и ласков. Но его старая мать, бывшая помещица, Мария Егоровна понимала, что такие «покатушки» опасны. Она всегда прогоняла нас и была очень строга, ходила в темных одеждах до пола и пугала колючим взглядом и крючковатым носом. Мы «за глаза» называли ее ведьмой. Мария Егоровна, как я узнала позже, действительно была хозяйкой поместья, состоящего до революции из десятка домов. Но при советской власти ее семью раскулачили и отобрали дома под заселение пролетариата. У нее остался только один дом, состоящий из трех этажей, но к 60-м годам 20 века превратился в развалюху. Напоминанием, что некогда это была усадьба, осталась лишь небольшая рощица из берез возле ее дома…
А каким мерзким голосом орала на всю улицу тетя Зина, поворачиваясь лицом к дворам пятиэтажек и призывая сына: «В-о-в-а!! Д-о-м-о-й! Эти вопли продолжались монотонно минут десять и были похожи на вопли гиббона. Все знали, что если тетя Зина орет, то значит уже 11 часов. Видимо, она считала, что сын, услышав ее вопли непременно вернется домой. Но сыну было очень стыдно за такое поведение матери, и домой он возвращался далеко за полночь, когда все соседи расходились по домам.
И вот со всей этой «экзотикой» мы расстались году в 1978, когда наконец нам дали квартиру в высотном доме. В очереди на получение квартиры мы стояли 10 лет, и получили ее только по двум причинам. Первое и главное – дома шли под снос для расширения автопарка, второе – дед был инвалидом по зрению. Так и оказалась я среди девчонок нашего двора из многоэтажек.
Мы жили одной большой семьей в маленьком частном доме: тетка с дядькой и сыном Сашей, которому на тот момент было 15 лет, дед, бабка, мой отец, мать и я.
Компания пацанов, с которой ходил гулять мой двоюродный брат Сашка, была «веселенькая», частенько ребята выпивали в подъездах домов, а потом нетрезвые орали песни под гитару до поздней ночи. Конечно же, простым обывателям пьяные вопли не нравились, но утихомирить пацанов решались далеко не все.
Однажды часов в 12 часов ночи тетка совсем разволновалась и пошла искать блудного сына. Дядька был всегда пьян по вечерам и ему было все-равно где гуляет его сын.
– Вернется, Таичка, лапушка, – говорил он ласково.
В половине второго ночи Сашка заявился сам, так как не было больше сил терпеть насмешки и «подколы» друзей. Он вернулся с «испанским воротником» на шее. Так называли гитару, которая из-за сильного удара по голове, проломилась посередине и застряла на шее, как воротник у испанца 16 века. Щепки от гитары, ощетинившись, впились в лицо и шею Сашки. Засветло домой возвращаться ему в таком виде было стыдно, вот он и бегал по дворам, прячась от родителей и родственников. Просто снять такую гитару невозможно, нужно пилить. Увидев как глупо выглядит Сашка, родственники приговаривали: «Ни разу еще не видели такого оригинального использования гитары! Саня, у гитары есть струны, на них играют! Ты кому-то проспорил или проиграл в какую-то игру?»
Когда мой отец начал пилить гитару, она стонала как проклятая, разглашая на всю округу Сашкину тайну. Наконец, гитару сняли с его шеи и мы увидели напрочь ободранное лицо, уши, шею, а также торчащие из шеи деревянные занозы. Еще с полчаса вытаскивали занозы. Спать легли в половине четвертого утра.
Девчонки нашего двора (часть первая)
Во времена нашей беспечной юности мы гуляли во дворах, собираясь в большие компании и играли в «Казаки-Разбойники», в «прятки», в «классики», в «выбивалы», «цепи-кованные», «бояре» и т. д. Также летом выносили на улицу игрушки, кукол, машины, фантики и, разложив все это на одеяле на траве, играли. С «малышней» иногда проводили время девчонки постарше и тогда игра становилась интереснее, так как был руководитель группы и в компании девчонок устанавливалось спокойствие, так как каждый занимался своим делом. Так было, когда с нами проводила время Лена. Девчонки ее особенно уважали, так как от нее веяло уверенностью и спокойствием, ответы были четкими, ясными и убедительными, поэтому пока она чем-то с нами занималась среди девчонок не было скандалов, ссор и пререканий. Лена была из семьи, где пили и отец и мать. Она этого сильно не одобряла, да и до сих пор «капли в рот не берет» и считает, что алкоголизм – зло. Сейчас у нее хорошая семья и уже есть внуки. Жил в соседнем дворе парень, Серега, который нравился почти всем девчонкам. Он был «первый парень на деревне», старше многих из нас на несколько лет, и заглядывался на Лену, а она, хоть и принимала его ухаживания, но вела себя всегда независимо. Как мы завидовали ей, когда она уходила с Серегой погулять!
