– Что-то случилось, дочь моя? – услышала она голос рядом с собой и вздрогнула. Она подняла голову. Перед скамейкой, на которой она сидела, стоял священник. Оглянувшись по сторонам, она увидела, что реальность, окружающая ее, приняла черты помещения церковного храма.
– Мне трудно говорить об этом, но вероятно, да, случилось, – вымолвила женщина и поднялась со скамейки.
– А не надо судить. Дела наши душевные подсудны только Богу, но не нам, смертным. А вот оценку своим поступкам, помыслам мы должны давать сами. Хотя бы попытаться. Но, – он сделал паузу, словно обдумывая свой ответ для нее, – в чем то, ты права. Если человек научится судить себя сам, то не будет попусту осуждать других. Так что произошло?
Она взглянула на него более внимательно. Стоявший перед ней священник был среднего телосложения, по возрасту за шестьдесят. Седые волосы из-под головного убора спадали к плечам и даже закрывали часть бороды, идущей к вискам. Она обратила внимание на его глаза. Это были глаза человека, который уже много видел в своей жизни и которые отражали неоднократно выслушанные от прихожан проблемы, боль. Они светились добротой и любовью, которая может быть только у человека, понимающего чужую скорбь. «Тяжела видимо, ноша внимать человеческому несчастью, – подумала женщина. – Но главное, в его глазах нет простого любопытства».
Видя, что она молчит, он тихо произнес: – Служба закончилась, а ты, я увидел, сидишь в одиночестве на скамейке и не поднимаешь головы. Человек в такой позе обычно погружен в свои мысли, которые порой уводят так далеко, что он теряет связь с реальным миром. Это не очень хорошо для души. Ей не дают возможности высказаться, а стараются все больше запрятать в дальние ее уголки все мысли, что одолевают человека. Душа не бездонна. Надо давать выход ее состоянию – и хорошему, и плохому. Ее надо беречь, как и свое тело, – видя, что она начинает вникать в то, что он говорит, он после паузы продолжил, – ты пришла в храм Божий, значит была в этом нужда. В храм не приходят случайно. Прихожане, конечно, разные бывают. Кто-то следует за другими, словно за модой, кто-то истинно верующий для молитвы, но есть и пришедшие по воле Господа. Они приходят потому, что чувствуют внутреннюю потребность в этом. В храм надо приходить добровольно, по зову души. Ты с чем пришла?
– Как вас звать батюшка?
– Отец Николай. А тебя?
– Можно я не буду называть своего имени? Это разрешается?
– Конечно.
– Я пришла не посмотреть на убранство и не помолиться, да и молитвы ни одной не знаю. Когда шла, не знала, что дальше. Сегодня утром проснулась и поняла, что пойду в церковь, а придя, действительно ушла в себя. Наверное в этой обстановке мне легче думается, легче обратиться к Господу, если он услышит.
– Он всех слышит.
– Я не хочу у него ничего просить, – она замолчала, посмотрела поверх плеча отца Николая и, взглянув в его глаза, вымолвила, – я хочу исповедоваться. Это возможно?
Отец Николай посмотрел на молодую женщину, ей было не более тридцати. Она была молода, но ее лицо уже прорезала печаль грусти, которая в ее возрасте не должна так явно проявляться.
– Да, – он оглянулся по сторонам. Служащие меняли свечи, прихожан не было, – пойдем в другое место.
Он повернулся и тихим, размеренным шагом направился в дальний угол, где была небольшая дверь. Открыв ее, он вошел, давая ей войти следом. Женщина вошла в маленькую комнату, в которой стояло два стула и стол. Стулья стояли по одну сторону стола и сев, на один из них, он предложил: – Садись напротив. Слушаю тебя.
– А почему здесь? Я видела у католиков кабинки, которые отделяют исповедующего от священника.
Улыбнувшись, он пояснил: – В христианстве есть разные ветви, но вера одна – христианская. Разная архитектура храмов, разные традиции. Зачем тебе прятать свое лицо? Господь его все равно видит. А прятать его от меня? Зачем? Есть тайна исповеди, хотя если ты совершила смертный грех, то я не буду тебя слушать.
– Нет. За моими поступками смерти нет.
– Тогда зачем прятать лицо? Я не вижу в этом необходимости. Иногда лицо человека скажет больше, чем слова. Ты не передумала?
– Нет. Я вам, отец Николай, расскажу все, что думаю, что накопилось, что было. Все, что ношу на душе.
Она замолчала, стараясь подобрать слова, соответствующие ее состоянию, чтобы начать.
– Была ли моя жизнь трудной? Думаю, нет, – начала она. – Сложности были, но я их решала. К своим тридцати годам я поняла, что не жила, а проживала жизнь. Моя семья не была обеспеченной, но не была и бедной. Мне хотелось большего. Я задавала себе вопрос: – «Почему у других есть то, чего нет у меня. Они что умнее? Красивее? Нет. Значит, и я могу получить то, что хочу. Какой ценой? Да это не важно. Важен результат». Если судьбой нельзя управлять, то надо научиться корректировать и пробовать увидеть то, что находится на обочине пути и пытаться извлечь из этого выгоду или просто получать удовольствие от процесса.
Видимо в моем характере была заложена программа интриганства. Я хотела добиться своего, пусть даже таким закулисным образом. Мне было скучно идти по жизни просто так. Интриги, чтобы добиться результата, я научилась делать мастерски. Я строила козни, подставляла, причем мне порой доставляло удовольствие наблюдать за тем, как развиваются события. Иногда я вечерами сидела и разрабатывала планы действий.
Я играла. Играла в эту игру под названием жизнь. И если эту игру вела я, то я устанавливала правила или меняла их в зависимости от обстоятельств. При этом с моей стороны не было никаких обязательств. Это решала я.
За счет своих действий я много что получила. У меня есть все, о чем другие мечтают: деньги, дом, машина, хороший бизнес. Все это необходимо для того, чтобы сделать жизнь глянцевой, но нет главного – спокойствия. Раньше я об этом не думала. Зачем? Я не оглядывалась назад. Что толку смотреть на пепелища чужих жизней, которые оставались после меня. А сколько мужчин осталось с разбитыми сердцами и опустошенными душами? Я думаю, что даже пепел от их костра любви ко мне уже унес ветер, оставив пустоту. Из искры не разжечь костра, если нет дров. Так и в жизни, из искры внимания не будет любви, если нет чувств, а их у меня не было.
Вот так я и жила, увлекая, но, не увлекаясь, разрушая, но вновь не создавая. Я строила только свой мир, в котором главным было мое «я». Не знаю, что такое счастье. Каждый понимает его по-своему, но я была счастлива тем, что делала, что имела, тем как жила.
Для меня день, прошедший без игры, без того, чтобы вечером не о чем было вспоминать – был потерянным. Такие дни бывали, конечно, но это было для меня причиной для разбора ситуаций.
